Игра слов

– Такими темпами они с дачи сразу в загс поедут, – шепнул Женька на ухо Лизе.

Лиза кивнула. Но застрять внимание на идее они не стали, у них были собственные дела, собственные чувства и эмоции.

Яна глянула на Лизу с Женей и мимолётом беззлобно позавидовала, такие они сейчас были… нет, не умильные, а какие‑то… какие‑то уютные и настоящие. Курносая, большеглазая, миниатюрная Лиза и всем своим видом излучающий надёжность коренастый Женя. Замечательная пара.

 

6

 

Изначально план был такой: в первую ночь Лиза с Яной лягут в одной комнате, Женька с Никитой в другой, а на следующую ночь, если звёзды сойдутся, Никита и Яна перекочуют на веранду и/или в сени. Но когда дело дошло до заправки постелей, все негласно‑единогласно решили обойтись без лишней суеты, Никита и Яна сразу обосновались за пределами «барских комнат».

Веранда у Женьки на даче была закрытая, её и верандой‑то называть было не совсем правильно – часть сеней, отгороженная стенкой с дверью. Между сенями и основной частью дома было подобие прихожей: по одну её сторону – дверь, ведущая в жилую часть дома, по другую – выход в сени, с третьей стороны – вход в кладовку. На веранде и в кладовке было примерно одинаково тепло (или одинаково холодно – обогреватели точно не помешают).

Выбирать место ночлега Никита галантно предоставил Яне:

– Где ляжешь?

– А где лучше? – спросила она у него, как у человека, который в этом доме уже оставался и, возможно, опробовал обе локации.

– Там и там неплохо. Кладовка больше, но в ней малюсенькое окошко, поэтому темно даже днём. Хотя лампочку включить не проблема, да и залежи консервированных огурцов‑помидоров всегда под рукой, вдруг проголодаешься. Веранда меньше, но намного светлее, утром проснёшься – солнышко светит, птички поют, и кровать там мягче.

– По‑моему, ты хочешь спровадить меня на веранду и остаться наедине с консервными залежами.

– Я не способен на такое коварство.

– А мыши здесь есть?

– Не встречал, но, наверно, есть.

– Им, поди‑ка, в кладовке больше нравится.

– По‑моему, ты хочешь занять веранду и оставить меня на съедение мышам.

– Я не способна на такое коварство. Но вообще, ты, как мужчина, действительно мог бы принять опасность на себя. В старину, вон, рыцари ради прекрасных дам с одним копьём на дракона шли.

– Нет, в старину рыцари врали прекрасным дамам, что ради них ходили на дракона, а прекрасные дамы, если были дуры, то верили, а если умные, то притворялись, что верили, когда им было надо.

– Я‑то ждала, что ты скажешь: «Яночка, сама подумай – где прекрасные дамы и где ты».

– Очередное несправедливое оскорбление. Теперь полночи буду рыдать. Осталось определиться, где именно – в кладовке или на веранде. Решай.

– Рыдай в кладовке.

– Хорошо, пошёл рыдать.

– Иди. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Но распрощаться до утра на этом у них не получилось. Чепчик, который не одобрял, да обычно терпел закрытые двери между комнатами, на сей раз не примирился с обстоятельствами. Он бодал захлопнутую дверь кладовки и жалобно поскуливал. Никите пришлось открыть дверь. Этого Чепчику показалось мало, он стал «ломиться» к Яне. Пришлось и ей открывать свою дверь.

– Приносим извинения за причинённые неудобства, – имитируя официальное обращение, сказал уже улёгшийся Никита.

Небольшое расстояние позволяло не повышать голос, да и ночная тишина (которую не нарушали события в основной части дома, ибо если эти события и происходили, то в дальней комнате, за несколькими толстыми стенами и массивной дверью) способствовала хорошей слышимости.

– Ничего. Только в кровать я тебя не пущу, ты по улице бегал, у тебя лапы не очень чистые.

– Я так понимаю, это ты Чепчику сказала?

– Ага. Он у меня возле постели крутится, смотрит просящими глазками. Не пущу, Чепчик.

– Правильно, не ведись. Просящие глазки – инструмент профессионального афериста.

– Почему ты его назвал Чепчиком?

– Я его назвал ЧП, и по всем документам он ЧП. А Чепчик это для своих. Я, кстати, был против, чтоб свои его так прозывали, но меня никто не спрашивал.

– ЧП. То есть когда на работе ты заявляешь, что у тебя дома ЧП, и линяешь пораньше, ты просто идёшь к своей собаке?

– Было‑то всего пару раз.

– Я эти разы запомнила.

– Не сомневаюсь, злопамятная ты наша. А из‑за ЧП я уходил, когда он болел и его надо было выгуливать почаще и на всякий случай за ним приглядеть.

«Лучше б за работой так приглядывал», – хотела упрекнуть Яна, но язык не повернулся. Она протянула руку и погладила Чепчика, разлёгшегося подле кровати.

– Сколько ему?

– Чепчику? – Никита ненадолго задумался. – Шесть лет, восемь месяцев и ориентировочно три дня.

– Откуда такая ориентировочная точность?

– Прикидываю. Их, скорее всего, сразу после рождения выкинули, хотя могли и через день‑два.

– Их?

– Какая‑то сволочь щенков в пластиковом мешке на помойку выбросила. Когда я тот мешок нашёл, в живых только Чепчик остался, остальные пять уже умерли. Задохнулись, видимо.

– Ужас. – Яна вгляделась в лохматую фигуру на полу. Теперь с готовностью пустила бы Чепчика на свою постель (всё равно в воскресенье бельё надо простирнуть – элементарная вежливость по отношению к хозяевам), да что там, полностью бы ему эту постель уступила. Но пса сейчас всё устраивало, он, судя по мерному сопению, уже спал. – Никогда не понимала, как можно такое сделать.

– Я тоже.

– Ты сразу решил оставить Чепчика у себя?