Империя Машин: Старый Свет

– Никто искренне не интересуется мной. За всем скрыт определенный подлог, понимаешь, о чем я? Что‑то делается ради совершенно иного. Желая одно, люди выстраивают цепочку к своим целям через то, что выглядит совсем другим. Это ведь понарошку, нельзя быть вечно ненастоящим! И все же, в городе я наблюдала именно поддельную теплоту, фальшивое обольщение, чужое гостеприимство, даже обыкновенные объятия – по расчету, ищут взаимности! А если я не хочу? Если я не вижу смысла в сближении, обязательно навязываться? Представляться кем‑то иным, чтобы когда‑то в отдаленном будущем выдать себя.

«Ну и сыр бор в голове у девушки» – подумал Дион, удивляясь, как он проглотил ее «простоту», и вот – парой часов спустя – очутился подвешен на удочке смутного чувства.

– Предпочитаешь ломать голову? – произнес он.

– Мне пустить слезы умиления?

– Нет же! В деревне ты была… кхм… Иной.

– Адаптируюсь – бросила она, тоскующе глядя на приближающийся пригород.

Напротив скользила замалеванная степь. Алое зарево поглотило перистые облака. Вдалеке, за багровым туманом, блестела лесная кромка. Такая маленькая и незначительная, сливающаяся с мелким кустарником. Как изрезанная тень. По иную сторону вагона одинокий пассажир всматривался в белесую гладь – то изрытая земля, закатанная в серый бетон. Дневной свет придавал оттенок безликому пейзажу, но и он спотыкался о пустыри и выжженный травяной настил. Дион думал о себе, своих чувствах, о соседке, касающейся его бедром, ее одежде, о грядущей войне. Ветер ворошил волосы. На лицах редких пассажиров затаился легкий румянец. Городские жители слепы, не то что бывалые солдаты. Первые строят планы, их жизнь – сплошная цепочка указателей, рассредоточенных вдоль заранее известного отрезка, и простирающихся от рождения до тупиковой смерти. Продуманная заготовка, беспечная укорененность. Они знают, что будут делать в двадцать лет, тридцать, куда направят усилия в сорок, где проведут пятьдесят. Знают, кем были и кем станут. Составляют завещания и приблизительно прикидывают время смерти. Ходячие мертвецы, утратившие чувство реальности. В своем однодневном труде, сворачивающемся в спираль, они заблуждались. Ужасно и отчетливо. Но его – лишь раз побывавшего на передовой, не обманывало предчувствие. Землю обступала война. В единичных сполохах он видел назревающее пламя. Закрывшиеся от будущего по домам, горожане часто заявляли о «преувеличении, дисциплинарном режиме, безмозглости, паникерстве». Кто поведает им, что они – зрелые, разумные члены общества, презирающие необразованность и легкомыслие, первыми разбегутся при виде тотального наступления.

Поезд ворвался в дымку, окутывающую подступы к вокзальной площади. Размытые дома, хозяйственные угодья, плавильные печи мелькали, тая в промышленном угаре. Позади возвышались шпили Святилищ, затушеванные ржавым покровом. Все составляло невзрачность, преломленную ореолом превосходства, вытеснившего непредсказуемость, природу. «Это место иначе, как силу – и не назовешь. Здесь не подчиняются, не уступают, а добиваются своего» – подумал он. Как Дион ни сопротивлялся, но было приятно наведаться в старый дом, место, где он обрел мужество жить. Как мало значит отдельная жизнь в осколке этого города, к строительству которого приложила руку не одно поколение. Все улицы, вольные ряды, здания размещались на единой плавающей подложке, установленной на болотистой местности. Люди испытывали гордость при возведении этого монументального сооружения. И было за что.

«Дион, погляди!» – одернула его девушка. Он проследил за ее пальцем: над ржаными полями парили дирижабли, орошающие посевы. Вода искрилась, переливалась радугой, погруженной в засохшую землю. «Иногда и механическая страна радует чудесами» – произнес с улыбкой Дион. «Согласна. Однако, это не повод прижиматься ко мне». Он вздохнул, отдаляясь на пару сантиметров. «Какая недотрога, верно?» – кокетливо улыбнулась она в ответ, приоткрывая ямочки на щеках. «Признаю, я под впечатлением и в замешательстве. Ты же этого хотела – честности? Она… порой разочаровывает». «Отнюдь!» – оживилась девушка. «Я Катрин». «И какое из магических слов сработало?». Она засмеялась, а он опустил взгляд на ложбинку меж ее грудей. «Посмотри, как мы разговариваем. Тихо спорим, и все же, откровенничаем. Между нами зреет заговор», – произнес он таинственно. «Ты говоришь о сущих пустяках». «Мы все состоим из мелочей». «И кто из нас актер?» – Катрин вновь озарила его улыбкой.

 

Глава – 3 –

 

Поезд несся по рельсам, перемахивая низенькие мосты. Одноэтажные дома располагались все кучнее и ближе к путям. Дион видел двигающиеся силуэты в окнах, различал мебель, настенные ковры. Сотни рабочих плелись в город на заработки. Их лица были задраны вверх, точно в предвкушении какой‑то значимой церемонии. В отличие от протестующих беспризорников их труд не был бессмысленным. Они знали, на что идут и куда. В случайном жесте, оброненном слове, искрометном взгляде скользила идея, проницательная готовность осуществить любую волю. «Такие люди и двигают колесо, пока отдельные умники не посеют смуту и пустят поезд прогресса под откос» – подумал Дион. Его ладони легли на перила, впитывая прохладу и случайно коснулись женского бедра.

К сожалению, многие горожане не различали, кому служить, кому «продавать» свой труд, доверять капитал. И шли туда, где больше платят. Тягучие, неповоротливые слоны, упитанные напряжением. Они затянулись точно живые болты, работая за чью‑то волю, чей‑то подъем. Одно не напрасно – сплошными усилиями трудяг из грандиозных человеческих творений вытравлена презренная тень сомнения. «Жаль, им не доставало вдохновения. Того, что оживит камень, преобразит округу не как предметы на плоскости, а ввысь, в бесконечное небо, куда вечно устремлен порыв гордого, уважаемого человека. О нет, местные плелись, тащили пожитки, берегли мелочь. Их цель, пусть и заслуженная, но крайне невзрачная», – подумал Дион, созерцая угловатые строения. Он удивился, что лишь сейчас придал значение последнему слову. Типичным горожанам чужды хлопоты, опека, присмотр за товарищами. Им надобно обхаживать территорию. Не побеждать, но постепенно отхватывать свой кусочек и бегло скрываться в привычном леске аки звери. «Мы – другие», – подумал он с превосходством. Горожане ведут схожий образ существования, впрочем, в их треволнениях нет… Глубины? Какое странное слово. В глубине можешь утонуть, она в праве выбросить на любой отвал, без отчета и оправдания. Диона пронзила догадка. «Без запала, без жажды, голые, голодные… не то! Алчные до пресыщения!». Их цель – стремление без конечного умысла, спектакль, заклинившая постановка. Их рвения – сменяющие друг друга акты, а отдых – короткий антракт в наигранной атмосфере любви и праздности. «Мы меняли окружение, страданием выкупали свободу! Ревностным отношением к делу землю облагородили». Едва он додумал последнее предложение, как испытал жгучую ненависть. Они не готовы на жертвы, их самоотдача – не осознана. Руководящая идея отсутствует. «Зато в наличии мальчишеский задор и вера… во что?». Изнутри город пуст. Его не поддерживают столпы товарищества, дружбы, верности, закона и долга. Поэтому за общей яркостью, деланной уверенностью, манере обрывать собеседника и снисходительно обсуждать «приезжих», Дион замечал довлеющую над улицами скуку.