Империя Машин: Старый Свет

Человек задумался, но пробравшийся за ворот ледяной ветер, толкнул вперед, как бы намекая: «действуй». Вот он подкрадывается к ничего не подозревающему светлячку, и хватает, получая желанное тепло. Свет гиб, попадая в его объятья, но силуэт человека впитывал в себя жар, словно топка, принимающая бревна. На считаные секунды по жилам пробегала истома, мягкое блаженство, окунающее в сказочные грезы. Он будто выпадал в иное измерение звездных сфер, чтобы затем, быть вырванным холодным зовом могилы. Каждое пойманное существо продлевало его еле теплящуюся жизнь, однако, он ни на шаг не был ближе к цели… Какой? Холод подгонял, обрывая раздумья. Человек ощущал, как коченеет тело. Как оно теряет пластичность. Цементируется, становясь все больше похожим на статую. Жгучий лед подбирался к горлу, стремясь погасить тлеющее подобие жизни. Если он сохранит темп, то вскоре исчезнет. На плечо садится светящийся шарик, кажется ему любопытно… Удар ладонью размазывает его нутро по поверхности. Пыльца впитывается в кожу. Человеку дается отсрочка. Он согрет.

Осмотревшись, он решает работать на опережение. Его движения ускоряются, походка обретает уверенность, а руки – хватку. Шаг за шагом он ловит бесплотных светлячков, лишая их жизни. Он охотится, скрываясь в темноте. Выжидает добычу. А когда ему удается незаметно подкрасться к свету – наносит роковой удар. Смертельный голод отступает. Но пора утолить жажду про запас. Человек ищет скопления блуждающих огоньков, отлавливает тех, кто не успел выскользнуть меж пальцев, и поедает.

Под конец он вовсе позабыл, в каком направлении шел, лишь жадно впитывал в руки свет, ощущая нарастающую мощь. Он впал в азарт. «А ну – стой», «Иди к папочке», «Скорее!», «Хватай!», «Получай!», «Да, да, да!». Казалось, он наслаждался, разрывая хрупкие эфирные тельца и выдавливая из них дух. Своей смертью они приносили связность, осмысленность его бесконечной гонке, ведь каждый узловой маршрут – светлячок – выступал точкой стяжения энергии. Человек не знал, ни того, кто отвел ему эту роль, ни что такое – этот сумеречный мир, ни он кто он сам. Не понимал чувств, не ощущал тела. Он находился в страшном неведении всего, что огибало его существование. Думается, если бы ему и было предоставлено довольство, оно не исправило его бедственного положения. И это прекрасно иллюстрировало его переживание. Как только он прерывал пиршество, силы развеивались, как дым по ветру. «Дым! Точно! Надо следовать за дымом». Стены углублялись, стирая границы неизмеримого пространства. А он – что он? Маленький червь, приуроченный к ничтожному уголку необъятной вселенной темноты. Все что он знал, вернее, ощущал – недалекую близость смерти, ежесекундно напоминающую о себе проникающим в легкие холодом. Какое незавидное время! Приземистая тщета, равняющаяся с землей. Со всех сторон его ограничивало несравнимое пространство величин, где он – песчинка на краю океана, мимолетный отпечаток, канувший в вечности. Каждый вздох ледяного воздуха свидетельствовал о зыбкости его существования. Но светила манили ангельским, Поднебесным жаром, и он проглатывал светлячков один за другим, упиваясь точно сорванными растениями. И вот – виднеется завершение. Последнее светило. Оно – и неизбежность конца, и остаточное лето жизни. Он ощущает последствия своих поступков, ибо наполовину слеп: тьма совсем рядом, она дышит ему на затылок, и некому разгонять ее. Поэтому, в человеке не таяла надежда на нечто за этим сумеречным миром.

Однако, едва он сделал шаг, наклонившись к распускающемуся цветку, как дым сгустился, поглощая единственный источник света. И темная завеса повергла «преступника» в ничтожество пустоты. Он боялся вечного удела одиночества, безлюдной камеры смерти, полной бедствий и непрекращающейся скорби. Холодного мира мертвых. Как рассеять сомнения, когда черный снег окружает время, застывшее в неподвижности? «Покажись… Яви бушующее в тебе пламя» – он поднимает кисть и видит, как его руки огибают черные плети, сочащиеся из груди. Достаточно произнести имя, и жар высвободится наружу. Но имени нет, и молчание сковывает пожирателя света. Он холодеет.

Треск.

Пол покрыт битым стеклом. Куда ни ступишь – кровоточит земля… Липкие лужицы омывают его ступни. То вытекает кровь? Но он не ощущает боли, лишь холодное прикосновение льда к обмороженной коже. В чем же дело? Человек озирается, ища подсказки. От края до края повсеместно расстелено стекло. И нет границы преломленным отражениям. Этим уродливым обрывкам чьих‑то невнятных очертаний. Человек сгибается по пояс, берет осколок и подносит к глазам. «Никого?». Только чернота. Невыносимый холод пустоты и заброшенности. Он выпустил стекло и приблизился к окну. Минутой ранее комната была слепа, а сейчас в ней образовался мутный ночной «просвет». Он кладет ладонь на раму. Видит, как к чернеющему небу возносился дым. Улицы? Никаких, одни тени. «Где Я?». Он дома посреди пустыни в умирающей галлюцинации жизни. Это Город‑призрак, видение, пережитки прошлого. «В чем твоя необходимость? Отвечай!» – крикнул человек, не выдерживая пустоты. «Гляди на свои старания» – донёсся приказный тон, и пленник, не смея шевельнуться, смотрел на клубы обволакивающего небо дыма. Оцепенелый, мертвый, беззащитный, с потухшим взглядом закоренелого невольника, смирившегося с судьбой. «Где же ты – Надежда?» – шепнул он, и видение обрушилось, придавливая прозрачными стенами.

Иногда человек вваливался в незнакомый амбар. За окном угасала поздняя осень. Он прятался под гнилыми стогами сена, не в силах удержать тепло. Этот мир отталкивал. Здесь хрустели кости, ломило суставы, одолевала головная боль, жар, голод… При мысли о последнем его перекинуло в какую‑то заброшенную подсобку. Человек отчаянно грыз затвердевший ломоть хлеба. Разбухло воспаленное горло, кровоточили зубы. Принюхался: несло сыростью и пометом. Слева опрокинут медный таз, под ним –расплывающаяся лужа. Он выполз из‑под навала и прильнул к земле, слизывая влагу. В голове тупо вертелось единственное слово: «жажда». Повторение, сплошное повторение. Он словно попал в замкнутый цикл нескончаемого кошмара, прерываемого редкими впечатлениями настоящего. Обросшее корыто, рядом затвердили незнакомые голоса. Человек с испугом отложил хлеб, и втянул голову в укрытие. Говор повышался, но он не мог разобрать языка и вникнуть в суть сказанного. Одно он знал наверняка – надо скрываться. И, подтянув ноги, втиснулся в узкий лаз, выкопанный под трубопроводом. Злые чудища посетили его убежище. «Разворошили уютное гнездышко!». Он со слезами на глазах смотрел, как они топтали рисунки, мяли его драгоценный плащ…