Империя Машин: Старый Свет

Однако, успех по выпалыванию «неполноценности» был достигнут лишь частично. В городе с открытой инфраструктурой, постоянным притоком и оттоком мигрантов, нестабильной социальной прослойкой, противоречивой информацией от «лазутчиков» и диверсантов «нового общества» не удавалось зацементировать принципы «революционного Севергарда». Потому, на очередном съезде партийного руководства было принято решение сформировать поселение закрытого типа, отвечающее всем современным тенденциям организации общественного устройства с внедрением передовых технологий реабилитации ненормальных, социализации, коллективизации и обучению детей по новым стандартам. За структуру отвечал Институт Фильтрации и Коррекции, построенный на базе плавучей дамбы. Проект обозначили красивым сочетанием – Город Света. Туда собрали счастливчиков, согласившихся на социальный эксперимент модели идеального человеческого будущего, и отправили восвояси, неведомо куда. Поговаривали, что это место – спасательный бункер для членов Бюро на случай внезапной революции или дестабилизации социальной обстановки. Ни прямых, ни косвенных доказательств, естественно, не имелось. «Как и положено отбросам – все зиждется на домыслах больных фантазий, воспаленного воображения неудачников и тунеядцев» – подумал Дион. Эта братия «пограничников» вызывала у госслужащих острую неприязнь, подобно вшам, забравшимся под одежду. И лишь поэтапное вытеснение пережитков прошлого, внедрение в повседневную жизнь технологий, разрастание сетей радиопередач для быстрого распространения полезной информации станет новым двигателем социально‑политических изменений. Таким образом, ускорится приближение всемирной государственности, преодоление межнациональной розни и территориальных притязаний отдельных народов, замкнутых в собственных локальных воображаемых мирах. Чем‑то старые культуры напоминали скотомогильники. Они кичились скромными притязаниями, но тем не менее, безрассудно выдавливали из старческой груди «право на самоопределение». Какой бы ни была великой древняя культура, ей не совладать с настоящим. Она бессильна пред вселенским масштабом, множащимся в геометрической прогрессии, открытием новых и новых регионов нашей бескрайней земли. Ей не свойственна тотальность новообретения, и только технической цивилизации посильно заселить отведенное нам время, овеществить смыслы. В цивилизации все делается мировым, осуществляется переход от племени к человечеству. Больше никакой отгороженности и бегства, а только общее дело.

На пороге войны, социальное пространство, разумеется, подверглось корректировке. Немного ограничили свободу слова и передвижения. Для их же безопасности! А «свободомыслящие» уже воют о посягательстве на святое. «Когда‑то так же возмущались духовные сословия, проповедники, Наставники Пути, обдирающие народ податями и жертвоприношениями в честь Богов‑символов. Эх, юные языки‑помело!». Никто и не планировал отнимать право личной тайны. Позволялось скромное вольнодумство. Грубо говоря, в разумных пределах разрешено все. Ну а тем, «чью свободу стесняют, а мышление – ограничивают», устраивали показательные выступления на пересечении торгового и промышленного районов. В прозрачных бронированных решетчатых капсулах проводились ежедневные шоу. Тонкие сатирики высмеивали ненормальных, терапевты приглашали «аборигенов» в капсулы и проводили с ними аналитические или иные разъяснительные беседы. Звукоизоляция была устроена таким образом, что находящиеся внутри слышали лишь собственные голоса, а наблюдатели снаружи – весь их диалог.

Дион остановился поглазеть на одного разодетого «предвестника несчастий», связанного по рукам и ногам, но Катрин злобно дернула его за плечо. В отличие от мужа ей грозило вымирание. Чем явнее она выражала свое отношение к машинизации, тем менее гостеприимно принимал ее город, хотя и давал второй шанс на спасение, предлагая пройти процедуру принудительной стерилизации сознания. «Милая, ты записана в Коррекционный Центр сегодня, забыла? – сказал муж, когда они проходили мимо величественного здания, изолированного от других строений внутренним садом, – не волнуйся, я посторожу вещи». Катрин чертыхнулась, ощущая, как в ней закипает ярость. Ведь она была совсем не подготовлена к этому визиту. Девушка рассеяно посмотрела на супруга. «Неужели он желает мне смерти?». Она хотела воспротивиться, но Дион был непреклонен. «Исполни долг. Иначе – забудь про подполье». Катрин поцеловала мужа, выдавила улыбку и направилась в Центр.

«Кажется, я лишняя в этом мире» – призналась она, когда первый раз устроилась на регулярную работу в медицинский корпус. Она поведала, как скучает по прошлому, пыльным улицам, восточному солнцу, сухостою и запаху свободы. Добрый старик взял девушку за подбородок и ласково, едва слышно пробормотал: «Под ноги смотришь, вот и еле плетешься, а ты глазки подыми, человечество семимильными шагами впереди. Естественно, будешь плестись в отстающих, все покажется чрезмерным. Так что соберись, девочка, рано тебе уходить в историю, ещё позабавься, пока годы позволяют». Невзирая на возраст, он двигался раскрепощенно, внушал благоговение и чувство, что рядом с ним ты – как перед добрым, задумчивым отцом, еще не решившим как поступить с проказницей, и откладывающим наказание на потом. А пока – он приглашал полакомиться настоящим. Накрывал сервированный стол и любезно учил правилам этикета, подкидывая вкусные сухофрукты.

Ее смущало несоответствие между отношением за закрытыми дверьми и на публике. Да и его слова, ориентированные на мягкую тактику допроса, этого сладостного истязания, бравады, откровений. Одно впечатление накладывалось на другое, путая все, что она сложила у себя в голове. Каждый раз выходя из коррекционного блока она ощущала приступ вины и замешательства, а еще – благодарность за наставление и мужественную поддержку…

До последнего времени.

К ней наведывались подруги, интересовались, почему она реже посещает доброго корректора, ненавязчиво подталкивали сходить на еще один сеанс и «разобраться с внутренними демонами», мешающими дышать полной грудью. «Смотри, красотка, еще заболеешь! Мужинек вон, в генералы метит! Солидный, не упусти!». «Ты чего, подруга? Ай, сбежать надумала?», «Поделись, что на сердце давит, мы ведь не один год знакомы», «Давай же, расслабься, выпей. Обсудим нашу женскую участь». Милые, добродушные улыбки, вкрадчивые голоса – все заботились о ее благополучии, но врожденное чутье подсказывало: никому нельзя открыться до конца. Не сразу, но спустя годы она подметила, как некоторые случайно оброненные другим фразы, всплывали на сеансах коррекции. «Не выдумывай, ты не можешь все знать. Наша память устроена так, что она вытесняет старые события, а, чтобы те не казались нам утратившими связь с реальностью, заполняет новыми впечатлениями. Ты не находила за собой странности в последнее время?». Она замечала, как под конец дня ее одолевала устойчивая нервозность, но девушка не знала куда ее выплеснуть и винила себя в несдержанности к окружающим.