Империя Машин: Старый Свет

Громкое воспоминание наползло на темное видение. Весна. Детский плач, звонкий девичий смех. Ребенок ехал на старом велосипеде и стукнулся колесом о бордюр. Отпала педаль, спала треснувшая цепь. Он слез с велосипеда и заплакал. Выбежала сестра, поучая «не кататься на старой развалине». Капрал заметил ее причитания, направляясь в госпиталь. «Чего случилось?». «Да вон, вляпался братец в очередной анекдот». Солдат попросил ребенка позволить осмотреть велосипед. Тот утер слезы и с важным видом произнес: «разрешаю». «Звенья поменяем, педали тоже. Колись: где достал?». «От деда» – коротко ответил малыш, смутившись. Капрал сбегал в мастерскую и вернулся с инструментами. Полтора часа, и в полдень довольный ребенок забрался на новую сидушку. Пекло голову, сухой воздух нес частички придорожной пыли. «Духота». Капрал отер со лба пот. Сестра, следившая за работой с веранды, принесла чай и сушеной рыбы. «Благодарю, – он принял чашку, – я видел твою форму. Семья врачей?». «Да, за поколения нагляделись крови. К счастью, война закончена. А ты куда путь держишь?». «В призывную комиссию. Ищу ребят, отлынивающих от службы родине. Но это так – разминка. Числюсь пограничником. Пока – сократили и перевели в запас». «Ты не местный?». «Смотря зачем спрашиваешь» – улыбнулся он. «К чему такая таинственность?». «Время неспокойное, то котят спасаешь, то шпану разнимаешь…». «А ты, я вижу, шутник». «Просто скромняга». За домами прокатился поезд, пышущий дымом. «Хорошее местечко. Часто возвращаюсь сюда после тяжелых будней». «А у меня, наоборот – вся родня разъехалась по городам». «В поисках богатой жизни?». «Да брось! Братья – на заработки, остальные – к развлечениям. Здесь то весь досуг – трудовой день. Говорят – живешь как под дышлом, куда ни сверни – степь, а обернешься – работа. Не знаю… Мне, наоборот, дышится свободнее. Никаких документов, кип законов, негласных правил, все от тебя зависит. Как день проведешь, таковы и последствия. Не спорю, иной раз приболеешь, вспомнишь о своей глупости. В городе и гарантии, и выплаты, а мы так – каменный век». «Ко всему привыкаешь» – ответил задумчиво солдат. «Что – утомила крестьянскими разговорами? Я и сама бы переехала, – произнесла она с сожалением, – но как чума сошла на нет, медперсонал сократили. «Не думала переучиться?». «А как же призвание? Видишь, в городе как устроено – тебя понуждают изменяться под рынок, подстраиваться. Ничего личного. Откажись в угоду чьим‑то потребностям, будь их марионеткой, чтобы потом, в необозримом будущем стать тем, кем тебе изначально положено». Слоистые облака мерно покачивались на ветру. «Может, она и права? – подумал он, глядя на рябящие изгороди, к коим подступали вечерние тени, протягивающиеся с колокольни за поворотом. Вокруг все осязаемо и не эфемерно. Реально терпкими запахами, неповторимым упрямством природы. Трухлявая изгородь, нежная кожа сидящей рядом девушки, ее пытливый взор, душистый вереск, согретая солнцем свежескошенная трава. Непринужденный перезвон колоколен. Приятный запах, разлетающийся с пекарни на углу. Ребятишки, несущиеся по домам с корками свежего хлеба. Пряча буханки под рубахи. Здесь нет навязчивого будущего, а возможности – без страха. Каждая забота – это человеческая забота, вне заброшенности, оставленности, чьей‑то дурной произвольности. Такая картина напоминает неподвижный пейзаж, где все предметы и люди сцеплены во множество сюжетов, присутствуют вплотную, до неразличимости. Но, в то же время, она задает размах с намерением охватить целый мир, без границ, препятствий или рамочных условностей. Эмалевое небо окутывает горизонт не для того, чтобы сомкнуться, а, ради плавного перехода в земную ипостась.

«Для свободолюбивой особы, вы чересчур полагаетесь на предназначение» – произнес солдат, переживая непривычные, порой, дискомфортные чувства. Он чересчур приручился к стертым городским улицам, где время наперечет, а движение – только ввысь. Люди смотрят вокруг, но не видят себя. Пребывают как бы в подвешенном состоянии. Там приостановка означает смерть, а колебание – трусость, которую искоренят на терапевтических сеансах. Им (жителям столицы) всегда ставили в заслугу способность распознавать незримую опеку над незрелыми душами и вводить в общество этих отщепенцев. Но долгое нахождение за пределами городского уклада, постоянные командировки, смена обстановки, коллектива, духовного сопровождения формировали в нем несколько иные взгляды.

Он бегло осмотрел утонченную фигурку. Сквозь одежду было видно: девушка худа, хотя формы дополняли полновесные бедра, прикрытые белой юбкой. Вьющиеся каштановые волосы обрамляли овальное, слегка сжатое лицо, светло‑серые глаза укрывали длинные ресницы.

Из окна выглянула бабка и резким голосом позвала девушку назад. «Мне пора, – заторопилась она, и, как бы в знак оправдания произнесла, – собираюсь в Остермол». «Отлично Я как раз туда еду. По службе». «Притормози э…». «Мы так и не представились. Я Дион. А вас звать?». «Ценю твою уверенность», – лучезарно улыбнулась она в ответ, и скрылась за дверью. «Вот и познакомились» – подумал недовольно солдат, но удаляться не спешил. Когда весь этот производственный ад закончится, и строительство новой столицы переведут в завершающую стадию, он вернется за ней, а там – пусть судьба рассудит: сойдутся их пути или нет.

Прошло немного времени. Девушка вприпрыжку выбежала с чемоданом на крыльцо. «Новый наряд» – отметил он удовлетворенно. Казалось, она делала вид, что не заметила его присутствия, но вот, лицо озарила хитрая улыбка. «Как мне до вас достучаться?» – поинтересовался солдат, готовый уйти. Девушка выдохнула. «Ну, сперва, помогите дотащить чемодан. Я с ума сойду, пока доковыляю до станции». «Невысокая плата за имя» – проговорил он, разминая мышцы, и вместе они отправились к железной дороге. Грунтовая тропа, ведущая к посадочным платформам, была усеяна выбоинами, точно по ней прошлась ковровая бомбардировка. Слева – невысокие травянистые кустарники, справа – потрескавшаяся от зноя, голая земля. Над небольшим леском сформировалась белая пелена – то цвел Сухостой. Пыльца разносилась от котлована, выглядывающего из‑за растительности, вплоть до перевала, куда уносился поезд, скрываемый горными массивами. Они шли совсем одни, лишь пылевые вихри нарушали грозное спокойствие лесостепи. В отдалении, где небо смыкалось с горами, хлестали алые молнии. Изредка доносились резкие хлопки. Девушка испуганно пыталась ухватить сжавшимся кулачком воздух, но, секунду спустя возвращала самообладание. «Странно видеть, как медсестра, повидавшая немело болезней и смерти, боится грома». «Неожиданность. Только и всего». Дион улыбнулся, заранее подводя правую руку, и, в следующий раз, когда девушка вздрогнула, ее рука обхватила именно его ладонь. Он как бы случайно сжал кисть чуть ниже запястья. «Я не против», но девушка отвела руку, слегка разрывая дистанцию.

Мимо, тяжелой походкой пересекал местность старик. Заметив путников, он приосанился и хмуро заворчал, перекидывая на плечо мешок с хворостом. Он вынырнул из‑под кустарников и, так же внезапно скрылся в пшеничной россыпи.