Империя Машин: Старый Свет

И опять позвали Диона. Смущающее несоответствие между «проступками» рабочих и требованиями начальства вызвало у него негодование, но он прикинул во что обойдется вынужденный простой, как семьи этих трудяг будут голодать из‑за странной прихоти, и привел указ в исполнение. Вначале он толкнул речь. Не послушали. Тогда, чтобы сбить оцепенение, Дион сделал предупредительный выстрел в воздух. Получив «толчок», каменные статуи ожили, и продолжили правое дело. Изредка случались протесты. Обычно, обходилось без подавления. Вразумленные рабочие диву давались, чего это побросали орудия и возобновляли производство. Начальство отчитывалось об успешном искоренении враждебных умонастроений. Все в общем темпе двигались по протоптанной колее, и из скромного городка шахтеров поселение постепенно разрасталось до городских масштабов. Снова доложили на старика Сувановича. «Фамилия то какая – не наша… Черт забугорный. Из родной деревеньки выжили, так товарищей пытает россказнями своими». В целом – тип неприятный, да безобидный. Не бить же деда?

Все бы ничего, но как‑то раз один рабочий взял, да бросился со строительных лесов. Разбился насмерть. Долго спрашивали, выпытывали – кто сподвиг его на лишенное разумного основания самоубиение? Крайним нашелся старик Суванович. Его то и заметили спозаранку, вьющегося поодаль. Кружился подле юноши, заговаривал, «кровь ему баламутил!». «В могилу свел, старый хрыч!» – причитали женщины.

Тут терпение администрации закончилось и его уволили, лишив пенсии. К счастью, ситуация с самоубийством и выдворением сгладилась включением электричества на строительных лесах. Протянутые гирлянды зажглись, соединяясь в строгий узор, и украшенная рабочая станция подняла общий настрой, изменив тон городка. А уж чего стоил гул электроподстанции, сплотивший дух трудящихся. Казалось, и сами люди окрепли от ее строительства. И молодняк, и стариков брала гордость за проделанную работу. Там праздник подоспел. Пили ребята вволю, но умеренности не нарушали. Кто хапнет иной стаканчик – отведут в угол, прочистят желудок, и в строй.

Годом позднее обещали заняться центральным отоплением. На земли наступало длительное похолодание. Пока же – согревались древесным углем. Один рабочий заделался оратором. «Энтузиазм не затушить жалобами, он – изнутри, из сердца народа! Цена, достоинство человека – в сознании заключено, и развивать его надобно, – назидательно поучал он, потом прервался, колыша в памяти дальнейшие слова, – полно изложил ведь? – засомневался он». «Верно!», «Молодец!», «Отлично сказано!» – прибавили товарищи, и они набросили штопаные куртки и налегли на лопаты. Дион запомнил тот день: работа перед приездом высших чинов выдалась особенно тяжкой. За сутки предстояло достроить командный пункт. Запрягли всех: от подростков до военных. К вечеру сотни рабочих валились с ног. С трудом переволакивая конечности, они наведались в столовую и растеклись по баракам. Иссяк керосин, лампа погасла. Грудь грелась одним воодушевлением. Многие в то день словили воспаление легких. Однако, никто не жаловался, и поутру рабочие, солдаты, женщины и дети собрались на площади, чтобы заслушать новости из центра. Прикатила повозка, на трибуну взошло грузное тело, вскрывая поданный конверт. «Трудоспособные граждане, члены общины!» – раздалось в громкоговорителе торжественное приветствие, и поплыла заготовленная речь. Рабочие встретили его выступление неодобрительным гулом, но, как выяснилось, это прибыл помощник, а сам ожидаемый руководитель задерживается ввиду тесного расписания. «Издалека едет, важный чин» – перешептывались в толпе. «Когда прибудет то?». «Слышал, на подъезде». Узнав, что их собирается посетить не кто иной, как организатор всего движения, рабочие успокоились и стойко переносили непогоду. Наблюдая со стороны, Дион облегченно вздохнул, убирая револьвер. Жители простояли два часа кряду, пока на рельсах не засвистел поезд, и вагон не привез их партийного лидера и духовного наставника. Седовласый мужчина сходу сбросил с плеч должностную мантию и устремился к трибуне, провожая предыдущего докладчика. «Дорогие труженики тыла, на самом деле мы – на передовой общественного развития! – сходу бросил он, – приношу извинения за вынужденный простой. Я знаю – вас оскорбляет снисходительное отношение, потому откровенно заявляю: отныне я беру вашу стройку под свою персональную ответственность. Да, имеются задержки с продовольствием, трудности. Природа бросает нам вызов, поэтому я предлагаю судить не с высоты царской колокольни, а спуститься к рабочему классу. Жить и трудиться на равных. Завтра мы приступим к кропотливой работе по изменению жесткой земли в фундамент общественного благополучия. Вам привезут оборудование, установят почтовый ящик, куда вы сможете докладывать о нарушениях трудовой дисциплины и злоупотреблениях начальства. Почта строго охраняется, подле ящика назначаю круглосуточный караул. А теперь, поговорим о том, чего мы достигли», – и потянулась хвалебная ода рабочему. Попутно, раздался приказ, и рабочим вынесли из поезда первую партию утепленных фуфаек. «Производительность труда выросла на двенадцать процентов! – произнес он торжественно под бой барабанов, – в этот переломный момент, когда рука человека точит камень, как никогда важна преданность своему делу. Мы решительно двигаемся вперед, сплоченные, единые общим достоянием человечества! Каждый из вас – герой труда, заслуженный член общества будущего!». Рабочим вынесли чай, слегка разбавленный коньяком. «Хорошо речет!». «Пока – отложите подсобные радости, но час наш близок! Скоро мы все станем первыми жителями. Мы – основатели крупнейшего центра мира, завершим преобразование унылого прошлого в полдень человечества!». Жители слушали его внимательно, впитывая каждый звук, жест, намеки, лишь один старик Суванович назойливо чесался, изрядно расстраивая общее чувство довольства. «Точность, терпение и труд – три качества, на которых они возвели наследие, отсутствовали у корчившегося деда, поэтому он умышленно портил впечатление от воспроизведения чужих заслуг». Дион подумывал арестовать его за нарушение публичного режима, но товарищи по цеху придержали за плечи. «Остынь, пусть кривляется. Он век свой отжил». Под конец оркестр запустил гимн, и так сладостно было это чувство, подхватываемое тысячами глоток, ревущих в унисон. Люди брались за плечи, братались, радовались, плакали точно в каждом встречном узнавали давнего родственника. Всеобщий восторг, воскресшая юность, сцеплял людей. Дион отделился от воспрянувших товарищей и подошел к солдату, вербующему добровольцев. «Запишите?». «Бывай служивый. Нам новые нужны, – проговорил ворчливо офицер, – на таких как ты, страна держится. Обученная боевая единица! Беречь надо труд чужой, а ты в подвиги лезешь». Дион сокрушенно вернулся в строй. «Не запамятовал, зараза». И снова назойливый голос дармоеда. «Едите меня, других… черви, и довольствуетесь этим» – прошептал старик и удалился с «концерта».

Вызвали бригаду, связали деда и уволокли в лечебницу. Дион до сих пор помнил едкий запах, источаемый его пастью, телесную вонь и непрерывный, лихорадочный бред. Там его живо приняли на учет и пригласили сопровождающих оценить качество терапии. Каких способов он не навидался! Буйство усмиряли водой, сталью, целебным голоданием. Прикладывали припарки, кололи растворы, вешали и качали вниз головой, но, самое интересное заключалось в результатах. Часть исследований показала эффективность принудительных методик. В тот день старик окончательно выпал из мира, став совершенным инструментом послушания. Конечно, он не прекратил излучать свои болезненные убеждения, но, куда меньше докучал другим. Позже его перевели в общую палату, где он и провел последние месяцы.

Под конец его, вообще считали городским сумасшедшим. «Увечный свое мелит. Чудовищно неисправим!». «При смерти, стервец, а возникает!» – сетовали соседи по палате. А переводить некуда – лечебница забита до отвала. Опять вызвали Диона, как ответственного за трудовую дисциплину. «Чего он натворил в этот раз?». Явился главврач, рядом, на койке бессовестно стонал «виновник» инцидента: «Больно существовать!». «Ты и пациентам не даешь на поправку идти» – злобно процедил врач. Дион дал добро, и деда увели в погреб. Туда, где тесали гробы. «Заодно пройдет курс Трудотерапии при лечебной мастерской». «Верно! И государству пользу принесет, обеспечив себя необходимым» – говорили обрадованные медики.