Изумрудные майские ночи, или Скелеты тут не тонут. Иронический околонаучный детектив
Да, обидно разочаровываться в людях. Только что, час назад, я его боготворила и мечтала о встрече с ним, а сейчас, сквозь остатки сознания, я с горечью поняла, что зря сомневалась в Люськиных словах о том, что верить мужчинам нельзя…
«Зря красилась…» – мелькнула у меня последняя мысль, и тут я отключилась от действительности, а в голове как в кинопленке, стали проноситься картины воспоминаний…
Глава 2. Не так давно всё это было…
Воспоминания проносились с бешеной скоростью, изредка замедляясь на ключевых моментах жизни, но, почему‑то, самыми крупными мазками, вспомнились школьные годы, которые у меня, в основном, были заполнены учёбой. Как в реальности, в моём мозгу, одурманенном хлороформом, появлялись образы прошлого, и, конечно, в мельчайших подробностях, вспомнилась разговоры с мамой.
Хуже, чем «мама переживает», может быть только ситуация «мама советует», а главным маминым советом был: «Сначала выучись, а потом замуж выходи». В школе мне, Дине Залесской, учиться плохо было никак нельзя в силу должностного положения моего папы, и постоянного маминого об этом напоминая: «Нельзя, чтобы у командира части дочка тройки получала!»
Ещё одним сильным мотиватором для учёбы было большое желание уехать из военного городка, где все про всех всё знают, где учителя в школе – жёны офицеров и соседки по дому, а единственное развлечение – Интернет и книги. Я училась не только без двоек, но и без троек, редко проскальзывали четвёрки, а чаще всего, гордые пузатые пятёрки косяками плыли по моему дневнику.
Хотя нет, за всё время учёбы в школе у меня была только одна двойка, да и то по физкультуре! Надо было выполнить переворот на брусьях, но моё тело не было подготовлено к такому жестокому с ним обращению, а мой мозг вторил телу, обосновывая опасность и бесполезность этого действия. Ну, где ещё в жизни мне придется делать переворот на брусьях? Зачем мне этот бесполезный навык? И, самое смешное, что до старших классов я была самой маленькой по росту, вследствие чего просто не могла подпрыгнуть и зацепиться за верхнюю перекладину. Тогда Володя Зорин, сын старшего прапорщика Александра Егоровича Зорина, самый высокий мальчик из нашего класса, поднял меня и я, зацепившись за перекладину, просто повисла сосиской, беспомощно дергая ногами. Весь класс смеялся, а физрук влепил мне двойку и велел к следующему уроку хорошо подготовиться, чтобы исправить двойку, а на Вовку я обиделась – ведь это из‑за него надо мной смеялся весь класс!
«Хорошо подготовиться?! Это как? Я что, должна, как горная козочка, прыгать по полосе препятствий, чтобы надо мной смеялись не только одноклассники, но и все папины сослуживцы и даже солдаты новобранцы?» – с возмущением спрашивала я маму.
Не подготовившись ни морально, ни физически, я со страхом шла на следующий урок физкультуры. Не знаю, кто из родителей больше переживал и готовился к моей пересдаче, папа или мама, а может быть, это сама судьба так распорядилась, но перед тяжким испытанием Володя подошёл к этому инквизиторскому оборудованию – брусьям вместе со мной.
«Закрой глаза и ничего не бойся», – спокойно сказал он. Не знаю почему, но я послушалась и смирно встала под перекладиной с закрытыми глазами, но внезапно взлетела в сильных руках подростка, едва успев ухватиться за верхнюю перекладину, потом мои ноги перемахнули через неё, затем я стукнулась животом о нижнюю перекладину, но не больно, так как Вовка крепко держал меня, совершила соскок и встала по стойке «ноги вместе, руки на ширине плеч».
«Открывай глаза», – услышала я около уха тихий голос и увидела, как Вовка, стоя за моей спиной, удерживает мои дрожащие руки на ширине плеч.
Конечно, двойку мне физрук исправил на четвёрку, а в четверти получилась привычная пятёрка, так как я написала очень хороший реферат об истории Олимпийских игр.
С той поры у нас с Вовкой началась взаимовыгодная дружба, в которой он помогал мне в физическом совершенствовании, а я ему – в умственном, особенно, в точных науках, так как он очень хотел поступить в военное училище.
В классе я сидела за второй партой у окна, и, очень часто, оглянувшись, ловила на себе взгляд мальчика. Он сразу смущался, быстро отворачивался, а его уши смешно краснели. Так как наши фамилии были на одну и ту же букву «З», нас часто ставили в пару, если надо было выполнить какие‑то задания вдвоем. Особенным шоком стало, когда наша классная руководительница, решив применить новые методы командообразования и сплочения коллектива, начала объединять пары для дежурства в классе не по партам, а по алфавиту. Волею судьбы я попала в одну пару с Вовкой Зориным, а не с Сашкой Жуковым, стоящим по алфавиту до меня, что ещё больше укрепило нашу с Вовкой дружбу. Конечно же, это он переворачивал стулья и ставил их на столы, а я только поливала цветочки и стирала мел с доски.
Однажды я не выдержала и, желая услышать от него приятный комплимент, прямо спросила: «Вовка, а почему ты на уроках на меня смотришь?»
– На тебя? Нет, я не на тебя смотрю, а на твой хвост!
Вот тебе и комплимент! Я не того ожидала… Но мальчишка рассмеялся и продолжил: «Да на волосы твои смотрю, которые ты в хвост на макушке собираешь! Знаешь, когда утром солнечные лучи на них падают, такое ощущение, что это золотые пружинки на солнце блестят…» При этом уши его опять предательски покраснели. Ого, да он романтик… А у меня в голове в первый раз зазвенели серебряные колокольчики: «А, может быть, она так и начинается, первая любовь, с золотого хвоста на макушке?»
Идиллию разрушил мальчишка словами: «И вообще, я теперь тебя так дразнить и буду: Динка‑Золотинка!»
Мы взрослели…
Наверно, перфекционизм родился раньше меня, так как с самого детства я любила всё систематизировать и упорядочивать. Кукол выстраивала по росту, карандаши – по цвету, книги – по размеру, тематике и цвету обложки, поэтому, наверно, предпочтение отдавала точным наукам.
В русском языке, вроде бы, всё нормально, есть правила, но сколько исключений! Один этот «Цыган на цыпочках», притесняющий «цыплёнка» своим «Цыц!», чего стоит!
Вот в математике всё чётко! Есть правила, есть цифры, оперируешь цифрами и правилами – и всё, никаких проблем. А вот, если цифры писать буквами, опять непонятно: двадцать, тридцать, четырдцать… Да, да, не складно, язык сломаешь, а вот поэтому «Сорок»! Даже не четырдесят, хотя далее пятьдесят, шестьдесят… А сорок! Где логика? Конечно, объясняют нам, что это число появилось от количества соболиных шкур, необходимых для пошива шубы. А что, давайте тогда всё в количествах шкур изменять, та ещё условная единица… Или, лучше, в попугаях, как в известном мультфильме…
И в биологии есть исключения. Всё, вроде бы, понятно. Есть земноводные, которые мечут икру, есть пресмыкающиеся, которые откладывают яйца, есть млекопитающие, которые рождают детёнышей и вскармливают их молоком. А утконос и ехидна? Ребята, вы кто? Вы откуда? Тоже исключение – покрыты шерстью, откладывают яйца, вскармливают детёнышей молоком.
