Кирза

Автор: Вадим Чекунов

Дата написания: 2008

Возрастное ограничение: 18+

Текст обновлен: 28.08.2024

Аннотация

«Кирза» – это самая смешная и самая трагичная из всех книг, что написаны об армии на русском языке. Вадим Чекунов – и автор, и главный герой, попадающий в вооруженные силы со студенческой скамьи, – пристально наблюдает за собственным духовным перерождением. Каждому, кто сможет прочесть эту печальную книгу до конца, ни разу не рассмеявшись, издательство выражает глубокие соболезнования.

Текст романа публикуется в авторской редакции.

Книга содержит ненормативную лексику.

Вадим Чекунов

Кирза

«Все это моя среда, мой теперешний мир, – думал я, – с которым хочу не хочу, а должен жить»

Ф. М. Достоевский. «Записки из Мертвого дома»

Когда Вадим вручил мне свою «Кирзу», с момента моей службы в армии минуло более двадцати лет. И насколько я был поражен и ошарашен тем фактом, что память моя услужливо достала во время прочтения книги все пройденное во время службы: боль и отвагу, ненависть и страх, терпение, силу, и главное – правду! Правду, которая всегда у каждого своя. Сейчас мне кажется, что порой именно тот самый пресловутый юношеский максимализм и слепое безрассудство, с которыми мы служили, верили стране и командирам, помогло нам остаться людьми. Сохранить себя и возмужать. К сожалению, не всем…

Алексей Бобл

Эта книга лицензирована только для вашего личного использования. Эта книга не может быть перепродана или передана другим людям. Если вы хотите поделиться этой книгой с другим человеком, приобретите дополнительную копию для каждого получателя.

Спасибо за уважение к работе автора.

Книга содержит ненормативную лексику. Возрастное ограничение 18+

Часть первая

Карантин

В поезде пили всю ночь.

Десять человек москвичей – два плацкартных купе.

На боковых местах с нами ехали две бабки. Морщинистые и улыбчивые. Возвращались домой из Сергиева Посада. Угощали нас яблоками и вареными яйцами. Беспрестанно блюющего Серегу Цаплина жалели, называли "касатиком". В Вышнем Волочке они вышли, подарив нам три рубля и бумажную иконку. Мы добавили еще, и Вова Чурюкин отправился к проводнику.

Мордатый гад заломил за бутылку четвертной.

Матерясь, скинулись до сотки, взяли четыре. Все равно деньгам пропадать.

Закусывали подаренными бабками яблоками. Домашние припасы мы сожрали или обменяли на водку еще в Москве, на Угрешке – сборном пункте, где проторчали три дня.

Пить начали еще вечером, пряча стаканы от нашего "покупателя" – белобрысого лейтенанта по фамилии Цейс. Цейс был из поволжских немцев, и в военной форме выглядел стопроцентным фрицем. Крылышки на тулье его фуражки напоминали фашистского орла.

Лейтенант дремал в соседнем купе.

К нам он не лез, лишь попросил доехать без приключений. Выпил предложенные сто граммов и ушел.

Нам он начинал даже нравится.

Вагон – старый, грязный и весь какой‑то раздолбанный. Тусклая лампа у туалета.

Пытаюсь разглядеть хоть что‑нибудь за окном, но сколько ни вглядываюсь – темень одна. Туда, в эту темень, уносится моя прежняя жизнь. Оттуда же, в сполохах встречных поездов, надвигается новая. Какая она будет? Я не знаю.

Понятно одно – не будет в ней ни знакомого шпиля университета, ни прогулок по смотровой площадке, ни посиделок под бутылку и разговоры о Гумилеве. Не будет знаменитых «Крестов» – общежития на Вернадского, споров о литературе, чтения стихов, портвейна из чашек и сладкого стона однокурсницы на узкой для двоих кровати. Ничего этого не будет.

Сережа Патрушев передает мне стакан. Сам он не пьет, домашний совсем паренек. Уже заскучал по маме и бабушке.

– Тебе хорошо, – говорит мне. – У тебя хоть батя успел на вокзал заскочить, повидаться. Я ведь своим тоже с Угрешки позвонил, и поезда номер, и время сказал. Да не успели они, видать: А хотелось бы – в последний раз повидаться.

Качаю головой:

– На войну что ли собрался?.. На присягу приедут, повидаешься. Последний раз: скажешь, тоже:

Водка теплая, прыгает в горле. Закуски совсем не осталось.

Рассвело рано и потянулись за окном серые домики и нескончаемые бетонные заборы, местами с кольцами ржавой «колючки» поверху. Ночью прошел дождь, все за окном отсырело. Лязгая, поезд медленно ползет мимо однообразных пакгаузов. На грязно‑белой стене трансформаторной будки я вижу выведенную черной краской надпись: «Не жди чудес, блять!» и даже киваю в знак согласия с неизвестным автором. Постройки заканчиваются, и за окном возникает перрон неизвестной станции. Поезд проходит ее без остановки. Плывут в утренней пелене фонарные столбы, кривые скамейки, обшарпанная стена вокзальчика.

У самого конца перрона мы видим десятка два сидящих на корточках людей, с руками, сложенными на головах. Конвой возвышается над ними нелепыми истуканами. Рослый офицер в плащ‑накидке стряхивает дождевые капли с планшета. На секунду он оборачивается, бросая раздраженный взгляд на наш поезд.

– О как… – задумчиво говорит кто‑то из притихших наших. – Этим‑то еще хуже…