Кирза

Вот она – казарма. Темная, будто нежилая. Лишь где‑то наверху слабо освещено несколько окон.

Мы бежим по гулкой лестнице на четвертый этаж.

Длинное, полутемное помещение. Пахнет хлоркой, хозяйственным мылом, и еще чем‑то приторным, и незнакомым.

Цейс и другие лейтехи куда‑то пропали.

Мы стоим в одну шеренгу, мятые и бледные в свете дежурного освещения. Я и Холодков, как самые рослые, в начале шеренги.

Справа от нас – темнота спального помещения.

Там явно спят какие‑то люди. Кто они, интересно:

 

Сержант – человек‑гора. Метра под два ростом. Килограммов за сто весом. Голова – с телевизор "Рекорд". Листы наших документов почти исчезают в его ладонях.

Сонными глазами он несколько минут рассматривает то нас, то документы.

Наконец, брезгливо кривится, заводит руки за спину и из его рта, словно чугунные шары, выпадают слова:

– Меня. Зовут. Товарищ сержант. Фамилия – Рыцк.

Мы впечатлены.

Сержант Рыцк поворачивает голову в темноту с койками:

– Зуб! Вставай! Духов привезли!

С минуты там что‑то возится и скрипит. Затем, растирая лицо руками, выходит тот, кого назвали Зубом.

По шеренге проносится шелест.

Зуб по званию на одну лычку младше Рыцка. И на голову его выше. Носатый и чернявый, Зуб как две капли воды похож на артиста, игравшего Григория Мелехова в "Тихом Доне". Только в пропорции три к одному.

Мы с Холодковым переглядываемся.

– Если тут все такие… – шепчет Макс, но Рыцк обрывает:

– За пиздеж в строю буду ебать.

Коротко и ясно. С суровой прямотой воина.

– Сумки, рюкзаки оставить на месте. С собой – мыло и бритва.

– А зубную пасту можно? – кажется, Патрушев.

– Можно Машку за ляжку! Мыло и бритва. Что стоим?

Побросали торбы на дощатый пол.

– Зуб, веди их на склад. Потом в баню.

– Нале‑во!

– Понеслась манда по кочкам! – скалится кто‑то из подмосковных и получает от Зуба увесистую оплеуху.

 

На складе рыжеусый прапорщик в огромной фуражке тычет пальцем в высокие кучи на полу:

– Тут портки, там кителя! Майки‑трусы в углу! Головные уборы и портянки на скамье! За сапогами подходим ко мне, говорим размер, получаем, примеряем, радостно щеримся и отваливаем! Хули их по ночам привозят? – это он обращается уже к Зубу.

Тот пожимает плечами.

 

– Ни хера себе ты ласты отрастил! – рыжеусый роется в приторно воняющей куче новеньких сапог. – Где я тебе такие найду?!

У Макса Холодкова, несмотря на мощную комплекцию, всего лишь сорок пятый размер ноги. Он уже держит перед собой два кирзача со сплющенными от долгого лежания голенищами.

Я поуже Макса в плечах, но мой размер – сорок восьмой.

– На вот, сорок семь, померяй! – отрывается от кучи вещевик. – Чегой‑то он борзый такой? – обращается он к Зубу, видя, как я отрицательно мотаю головой.

Младший сержант Зуб скалит белые зубы:

– Сапоги, как жену, выбирать с умом надо. Тщательно. Жену – по душе, сапоги – по ноге. Абы какие взял – ноги потерял!..

аши слова, товарищ прапорщик?

Рыжеусый усмехается. Нагибается к куче.

Связанные за брезентовые ушки парами сапоги перекидываются в дальний угол.

Все ждут.

 

Наконец нужный размер найден. Все, даже Зуб, с любопытством столпились вокруг и вертят в руках тупоносых, угрожающе огромных монстров.

– Товарищ младший сержант, а у вас какой? – спрашивает кто‑то Зуба.

– Сорок шесть, – Зуб цокает языком, разглядывая мои кирзачи. Протягивает мне:

– Зато лыжи не нужны!

Кто‑то угодливо смеется.

"Как я буду в них ходить?!" – я взвешиваю кирзачи в руке.

Вовка Чурюкин забирает один сапог и подносит подошву к лицу.

– Нехуево таким по еблу получить, – печально делает вывод земляк и возвращает мне обувку.

 

Со склада, с ворохом одежды в руках, идем вслед за Зубом по погруженной в какую‑то серую темноту части.

Ночь теплая. Звезд совсем немного – видны только самые крупные. Небо все же светлее, чем дома.

Справа от нас длинные корпуса казарм.

Окна темны. Некоторые из них распахнуты, и именно оттуда до нас доносится негромкое:

– Дуу‑у‑ухи‑и! Вешайте‑е‑есь!

 

2.

 

Баня.

Вернее, предбанник.

Вдоль стен – узкие деревянные скамьи. Над ними металлические рогульки вешалок. В центре – два табурета. Кафельный пол, в буро‑желтый ромбик. Высоко, у самого потолка, два длинных и узких окна.

Хлопает дверь.

Входит знакомый рыжий прапорщик и с ним два голых по пояс солдата. Лица солдат мятые и опухшие. У одного под грудью татуировка – группа крови. В руках солдаты держат ручные машинки для стрижки.