Кирза
– Все с себя скидаем и к парикмахеру! – командует прапорщик. – Вещи кто какие домой отправить желает, отдельно складывать. Остальное – в центр.
На нас такая рванина, что и жалеть нечего. Куча быстро растет. Но кое‑кто – Криницын и еще несколько – аккуратно сворачивают одежду и складывают к ногам. Спортивные костюмы, джинсы, кроссовки на некоторых хоть и ношеные, но выглядят прилично.
Банщики лениво наблюдают.
Голые, мы толчемся на неожиданно холодном полу и перешучиваемся.
Клочьями волос покрыто уже все вокруг.
Криницына банщик с татуировкой подстриг под Ленина – выбрил ему лоб и темечко, оставив на затылке венчик темных волос. Отошел на шаг и повел рукой, приглашая полюбоваться.
Всеобщий хохот.
И лицо Криницына. Злое‑злое.
Обритые проходят к массивной двери в саму баню и исчезают в клубах пара.
Доходит очередь и до меня.
– Ты откуда? – разглядывая мою шевелюру, спрашивает банщик. Мне достался второй, поджарый, широкоскулый, с внешностью степного волка.
– Москва, – осторожно отвечаю я.
– У вас мода там, что ли, такая? Как с Москвы, так хэви‑метал на голове!
Вжик‑вжик‑вжик‑вжик…
Никакая не баня, конечно, а длинная душевая, кранов пятнадцать.
Какие‑то уступы и выступы, выложенные белым кафелем. Позже узнал уже, что это столы для стирки.
Груда свинцового цвета овальных тазиков с двумя ручками – шайки.
Серые бруски мыла. Склизлые ошметки мочалок.
Вода из кранов бьет – почти кипяток.
Из‑за пара невидно ничего дальше протянутой руки.
Развлечение – голые и лысые, в облаках пара, не можем друг друга узнать.
Ко мне подходит какое‑то чудище с шишковатым черепом:
– Ты, что ль?
Это же Вовка Чурюкин!
– По росту тебя узнал!
– А я по голосу тебя!
Надо будет глянуть на себя в зеркало. Или не стоит?
Выходим в предбанник веселые, распаренные.
Вещей наших уже нет.
Зуб сидит на скамейке и курит. Банщик – Степной волк – подметает пол. У его совка скапливается целая мохнатая гора.
Татуированного и прапорщика не видно.
Мы разбираем форму.
Поверх наших хэбэшек кем‑то положены два зеленых пропеллера для петлиц и колючая красная звездочка на пилотку.
– А мои вещи?!
Криницын смотрит то на Зуба, то на Степного волка.
Зуб пожимает плечами.
Степной волк прекращает подметать и нехорошо улыбается:
– А уже домой отправили. Все чики‑поки!
Криницын таращит глаза и озирается на нас:
– Мужики! Ну поддержите! Это ведь беспредел!
Зуб поднимается со скамейки и неторопливо выходит наружу.
– Пойдем. В подсобке твои вещи. Заберешь, – говорит Степной волк в полной тишине.
– Да не, я так… – Криницын заподозрил неладное. – В общем‑то… Хотя нет. Идем! – лицо его искажается решительной злобой.
Банщик выходит.
Криницым мнется пару секунд, натягивает трусы‑парашюты и следует за ним. На выходе, не оборачиваясь, он делает нам знак – Рот Фронт!
– Совсем ебанулся, – роняет Ситников.
Голубая майка, синие безразмерные трусы, хэбэшка, сероватые полотна портянок – все выдано новехонькое, со стойким складским запахом. Смутное ощущение знакомости происходящего. Не могу вспомнить, где об этом читал. Длинным выдается все маленькое и короткое, а коротышкам – наоборот, пошире и подлинней. У Гашека, в "Швейке", по‑моему, так и было.
Влезаем в форму, на ходу меняясь с соседями, кому что лучше подходит.
Негромко переговариваемся. Все заинтригованы судьбой бунтовщика.
Открывается дверь.
Входит Зуб.
Ставит табурет перед нами. Снимает сапог.
– Сейчас будем учиться мотать портянки. Научитесь правильно – останетесь с ногами. Нет – пеняйте на себя. Показываю первый раз медленно и интересно…
Все напряженно наблюдают.
– Теперь повторяем за мной… Еще раз…
Зуб осматривает наши ноги.
– Что это за немцы под Москвой?.. Еще раз!.. Наматывать правильно!
Около меня Зуб удивленно крякает.
За неделю до призыва отец принес из ванной полотенце для рук и неплохо натаскал меня в премудростях портяночного дела.
