Колодец

Странное утро. Вроде бы чувствую себя самостоятельно, спокойно и удовлетворенно, жизнь своим чередом, в комнате спит женщина, имени которой я не помню, я не помню, как она выглядит, что и как было этой ночью и как она сюда попала. Случайное стечение обстоятельств, ее жизненные мытарства или трудности, которыми я бесстыдно воспользовался, а теперь сижу и завтракаю, как ни в чем не бывало. По понедельникам такие мысли не терзают меня, растворяются вместе с похмельными парами. Но почему‑то сегодня это тревожило меня больше обычного и слегка мешало наслаждаться утром. Словно какие‑то внутренние, скрытые от взора изменения в моем организме заставляют меня задуматься, будто некий механизм самоанализа запустился и не дает мне отпустить вчерашние день и ночь, не позволяет как прежде, в беспамятстве и пренебрежении к морали, пуститься навстречу еще одному бессмысленно потраченному дню. А я не умею по‑другому. Пребывая в прострации, теребил я столовые предметы, и расставил на столе свой скудный завтрак настолько фотогенично, что позавидовали бы даже модные ресторанчики, однако не решался к нему притронуться, все любовавшись видом, покуда каша не остыла, а живот не заурчал от дикого голода. Я не спеша принялся жевать свою красивую, но довольно пресную еду. Мадам, что притаилась в моей комнате, не проснулась и не издавала ни звука, словно ее и вовсе не было. Ну что же, когда я ее разбужу, у нее будет меньше времени на сборы. Поднеся чашку с чаем ко рту, я вздрогнул от внезапного, очень громкого, назойливого и тревожного стука в дверь. Дернувшись, я пролил чай на себя, встал, шепотом матерясь, и пошел открывать дверь, параллельно недоумевая, кто это может быть в такую рань. Я был готов рвануть в бой с ругательствами на того, кто приперся ко мне и прервал редкий домашний завтрак, однако мое изумление и реакция людей, что стояли по ту сторону двери, в буквальном смысле сбила меня с ног.

Я уже довольно давно живу один, своей самостоятельной, холостяцкой жизнью, а из гостей у меня лишь залетные девицы, вроде той, что спит сейчас в комнате. Никто из них, естественно, надолго не задерживался, и максимум утром квартира вновь приобретала привычную пустоту. Однако были дни, когда пространство в ней наполнялось любовью и уютом, пахло вкусной едой, а звуки голосов напоминали давно потерянный дом. В те дни гостями были мама и папа. Они не часто приходили ко мне просто так, без предупреждения проверить все ли со мной в порядке, не умер ли я от алкогольной интоксикации и не доедают ли мой труп голодные мыши. Практически всегда это были запланированные вечера, когда мы сидели на кухне, вспоминали их молодость, мое детство, каким я был после, пили чай с тортом, который они приносили, рассуждали о будущем, болтали, сплетничали и признавались друг другу в любви. Для них я был прекрасным сыном, ведь они многого про меня не знали или додумывали, и для них это было лучше, неведение иногда спасает. Мои потаенные думы и опасения не должны были тревожить их, а моя жизнь никак не должна была влиять на их сложенный и устоявшийся быт. Наверное, они о чем‑то догадывались, но любовь и идиллия, которую мы выстроили, мешала спрашивать и рассказывать все до последней крошки, пусть даже в нынешнем состоянии они были единственные, кому я правда мог доверять.

Именно сегодня я меньше всего ожидал увидеть их ранним утром, стоящими на моем пороге, с видом совершенно разбитых взрослых людей. Они не были похожи сами на себя, уж я это сразу уловил, их лица были искажены и не выражали ничего кроме отчаяния и какого‑то отрешенного безразличия. Они молча отпихнули меня в сторону, не разуваясь вбежали в комнату и будто в панике начали блуждать по ней взад‑вперед, совершенно не обращая внимания на спящую мертвым сном даму. Я медленно закрыл дверь и, абсолютно недоумевая, направился вслед за ними, в ожидании объяснения их странного поведения. Обойдя их стороной, уселся на край кровати, слегка отодвинув голое тулово, и стал ждать, когда они сами начнут говорить в чем дело, попутно наблюдая за хаотичными движениями. Внезапно этот обоюдный танец остановился, они подошли ко мне вплотную и уперлись коленями в кровать. Стало как‑то жутковато и не по себе, утренняя каша подступила к горлу, и я залез вглубь кровати, практически вжавшись в стену. Девушка непробудно спала. Глаза у родителей были стеклянные, бешеные, будто они были под наркотиками. Они, словно марионетки, с минуту стояли плечом к плечу и пялились на меня этими ничего не выражающим взглядом. Дрожь и мурашки пробежали по телу. Я слегка ущипнул себя, чтобы убедиться, что все это реально, но тут они синхронно, будто очнулись, начали наперебой что‑то нести и невнятно бормотать, при этом яростно жестикулируя и плюясь во все стороны. Их голоса то срывались, то ухали и бухали, бубнили то громче, то тише, и разобрать что‑то в их речи было абсолютно невозможно. Надо было это срочно остановить.

– Мам? Что происходит? Можете нормально объяснить мне наконец, что вы тут забыли, да еще и так рано. Вы же собирались в деревню?

– Бабушки больше нет с нами! – нарочито синхронно произнесли они.

– Что это значит? Вы уже были у нее?

– Бабушки больше нет с нами! – снова синхронно произнесли они, и сделали такое ударение на это «с нами», что я невольно вздрогнул, ток прошиб меня с головы до пят, а волосы на руках слегка приподнялись. – Тебе нужно ехать туда.

Они произнесли эти фразы монотонно, жуя и выговаривая каждое слово, как роботы с записанным текстом, и это их представление порядком меня напугало и одновременно начало раздражать. За несколько секунд в моей голове родилось уже с десяток великолепных отговорок, отмазок и прочих приемов, позволявших мне вывернуться и не утруждать себя лишний раз заботами, в которых я не вижу смысла.

– Ну и зачем мне туда ехать? Вы же там уже были, наверняка мое присутствие там необязательно. Я бабулю не видел с раннего детства, между прочим, из‑за вас! Что я там сейчас буду делать?

– Мы поедем туда вместе!

С каждым словом они звучали все назойливей, настойчивей и громче, и я уже ни на шутку рассердился, что со мной обычно не бывало. Все это походило на театральное представление, участвовать в котором я не соглашался. Они вели себя максимально неестественно, и я ни за что бы не подумал, что моих родителей можно так просто выбить из колеи. Может быть, мне просто стало страшно. Может быть, я стеснялся присутствия непробудной ночной бабочки или просто уже опаздывал на работу, но желание поскорее прекратить этот странный разговор и выпроводить этих двоих несомненно взяло верх. По большому счету, это их родитель, вот пусть и разбираются со всем сами, нечего меня впутывать во все эти процессии. Моя очередь еще настанет. Я собрал все остатки мужества и на мгновение стал милым, дружелюбным и любящим сыночком.

– В общем так, дорогие мои родители, вы ведете себя очень странно. Я сейчас ничего не могу понять. У вас, наверное, шок? Так что сейчас вы быстренько собираетесь и уходите от меня, потому что я уже опаздываю на работу, а вечером я освобожусь, сам к вам приеду, и мы спокойно все обсудим. Уверяю вас, что уход из этого мира дряхлой женщины, прожившей долгую прекрасную жизнь, ни стоит ни ваших бурных переживаний, ни моего присутствия в деревне, куда ехать у меня нет ни малейшего желания!

Я выдохнул, потому что все это выпалил буквально на одном дыхании, и не дав им опомниться медленно перелез через голую женщину, молча поднялся на ноги и стал аккуратно выталкивать их из своей комнаты. Они вели себя как деревянные, неповоротливые куклы, и я тогда подумал о том, насколько внезапная смерть близкого человека, пусть ты с ним даже и не видишься, может поменять твою незатейливую и привычную жизнь, каждодневные действия и взгляд на обыденные вещи. Ты становишься черствым, невосприимчивым к окружающему миру, и все вокруг тебя перестает иметь даже малейшее значение. Будто пустота окружила тебя непроницаемым куполом и даже те, кого ты любишь, не могут прорваться внутрь.