Колодец

Знать бы во что верить. Сколько поколений людей пытались разузнать ответ на этот вопрос, пытались отыскать хотя бы для себя эту самую истину. И все ради чего? Ради этой самой истины? Спокойствия ради? Или чтобы оправдать свое бездействие? А может наоборот свои сумасшедшие, ничем не оправданные поступки? Да и существует ли эта истина, ровно, как и хоть какой‑то ответ на этот вопрос? И снова за кулисами моего сознания постановочно и театрально разыгралась сценка, в которой я веду бессмысленную беседу с самим собой.

– Олег, а ты‑то сам во что веришь?

– Да ни во что я не верю, так просто живу, существую.

– Как животное что ли? Как букашка, рыбка или кошечка?

– Вроде того, хоть я и человек. Жаль этот факт никак не помогает найти смысл моего существования. Скорее наоборот, усложняет все, сбивает с толку. А раз смысла от этого факта ноль, то зачем возводить себя в ранг высшего существа? Кажется, мы не хуже и не лучше остальных живых. Они, как и мы, застряли на этой пропащей планетке и вынуждены развлекать себя всеми доступными способами. Рыбка плавает в воде, собачка спит и ест. А мы вот смывающиеся втулки создали, придумали носить разноцветные носки с сандалиями, конфеты со вкусом рвоты и каждый день создаем новою гору пластика и отходов, чтобы потом сетовать на загрязнение окружающей среды и плохую экологию. Чтобы потом судорожно искать выход из созданных ними же проблем. А еще, конечно, бухаем и спариваемся, плодя себе подобных несчастных одиночек.

– Что ты такое говоришь. Какая мерзость. Есть нечто высшее! Чище и больше всего этого. Вера это ведь про другое! Вера дает тебе силы идти дальше, силы не сдаваться и смотреть в будущее. Дает тебе надежду. Бессмертие. И суд.

– Идти дальше!? Идти куда? Мы, закрывая глаза и тыча друг в друга пальцем, срем сами под себя, надежда и бессмертие лишь подстегивают нас к истреблению друг друга, способствуют поиску различий, врагов, иных мыслей и взглядов. А все из‑за того, что нашим скудным умишкам становится скучно, и нас поглощает и манит идея быть уникальными, единственными в своем роде, забраться выше всех на гору, чтобы оттуда кидаться в остальных собственными фекалиями! Пора бы как раз наоборот – остановиться!

– Остановиться!?

Этот дурацкий монолог разыгрался в моей голове в таких красках, что пора было его сознательно прекратить, пока он не зашел слишком далеко, и к тому же я совсем перестал следить за дорогой. С головой уйдя в дискуссию с самим собой, я задумался о том, какими разными и странными все‑таки бывают люди. Живешь себе спокойно, никого не трогаешь, а тут психопаты, маньяки, бабки, швыряющие тебе воду в лицо, неформалы отмороженные и все чем‑то живут, чего‑то ждут, куда‑то двигаются, чего‑то хотят и о чем‑то мечтают. Все как‑то оправдывают свою жизнь и свои поступки. Верят в исключительную ценность собственных жизней. А я вот двигаюсь на автобусе в сторону дома, где когда‑то провел свое насыщенное событиями детство. Только ведь чудеса происходят и без веры, каждую секунду, они стали настолько привычными, что мы каждый день пропускаем эти события мимо. Чудо – это слабое движение крови в наших пропитанных дымом и проспиртованных организмах. Без этого движения все и впрямь теряет смысл. О моя остановка!

На этой ноте, уже совсем забыв о возможном преследовании, я вывалился из автобуса, жадно заглотил обжигающий легкие воздух и направился быстрыми шагами в сторону дома. Настроение было странным, ситуация в автобусе меня одновременно позабавила и натолкнула на некие размышления, а видимое отсутствие этих чудаков меня слегка расслабило, так что я был и возбужден, и вполне спокоен. Дорога от автобусной остановки до многоэтажки, где жили мои родители занимала примерно десять минут и проходила через небольшую аллею, деревья вдоль которой за время моего отсутствия порядком подросли. Она была довольно прямой и упиралась в территорию школы, в которой я учился. Мы с родителями переехали сюда, когда этот район только начинал строиться, и аллею тогда только заложили, можно сказать, что я рос вместе с этими деревьями и домами. Школа так же достраивалась уже на моих глазах, хоть мне было и не так много лет, я все равно это отчетливо помню. Каждый раз, когда я иду через эту аллею, и уже подходя к забору, отделявшему территорию, мне вспоминается одна история, которая произошла со мной уже будучи учеником средней школы и навсегда врезалась в память.

В подростковом возрасте я был довольно популярным парнишкой, не успевшим испортиться под влиянием культуры и давлением общества, не нахватавшимся еще стереотипов поведения и не обозлившимся на всех людей, умевшим доверять и просить помощи, а наша компания совсем еще юных ребят и девчонок была довольно дружна и несмотря на разницу в возрасте часто собиралась на стадионе вместе с людьми гораздо более взрослыми. Думаю, не стоит описывать типичный задний школьный двор. Возможно, наш отличался наличием хоккейной коробки, но в остальном ничего необычного, турники, скамейки, беговая дорожка вокруг заросшего футбольного поля, на котором в футбол никогда никто не играл. Эта площадка была скорее своеобразным местом скопления и притяжения всей молодежи целого района. Здесь царила всегда очень спокойная, веселая, почти семейная атмосфера, кажется, все друг друга знали, общались, а если и были какие‑то ссоры, подколы или разногласия, то все они решались мирно, сообща. Все было по‑доброму. Как‑то мне повезло быть частью именно такого детства.

Мне тогда очень нравилась девочка лет так на 5 старше меня. Она была не сказать, чтобы очень красивой или умной, но чем‑то она меня тогда цепляла, открытостью и дружелюбием по отношению ко мне что ли, или может быть просто тем, что проявляла знаки внимания, однако среди ее одноклассников и людей старше про нее ходили противоречивые слухи, мол она давалка и потаскуха, что тусуется с ребятами гораздо старше ее, да еще к тому же совершенно из другого района. Типа такие крутые взрослые парни на мотоциклах и тачках. Я не знал кому и чему верить, но мою симпатию к ней эти разговоры совершенно не отменяли, а только придавали ее персоне таинственности, к тому же секс как таковой меня в том возрасте совсем не интересовал. Но, факт остается фактом, и популярностью среди нашего района она не пользовалась, и если и гуляла с нами, то больше обособленно, почти не привлекая внимания.

А сама собственно история произошла как‑то будним вечером. Я не могу припомнить откуда именно возвращался с родителями этой аллеей, но мы тащили тяжелые пакеты и сильно торопились домой. И тут я заметил ее в компании совершенно незнакомых мне парней. Мы подходили ближе и становилось понятно, что они были мало того, что гораздо ее старше, да к тому же явно пьяны, грубы, жестоки и разгорячившись что‑то от нее настойчиво требовали. У них шла бранная беседа, они громко кричали, матерились и всячески выражали свое пренебрежение к окружающим. Парней было трое, но один, по‑видимому, был главным, подстрекателем или заводилой их компании, он напирал и размахивал руками сильнее остальных. Я еще из далека заметил сильную нервозность в поведении их всех, а ей в особенности этот разговор не нравился, и она старалась всеми силами от него уйти, только мужичье окружили ее и не собирались отпускать. Я с родителями подходил все ближе, и так как они ее совсем не знали, то не обратили на происходящее абсолютно никакого внимания, а лишь продолжили что‑то обсуждать. А вот я обратил, и ее взгляд я не забуду никогда.

Она просила спасения, умоляла вытащить ее отсюда, помочь. Она, конечно, узнала меня. Мы смотрели друг другу в глаза, пока я проходил мимо, и она отчаянно цеплялась за меня взглядом, будто за последнюю искорку надежды. Я оборачивался и смотрел на нее через каждые метр, а она стояла зажатая полукругом мужчин и умоляюще провожала уходящего меня. Было уже темно, может часов десять вечера или что‑то возле того. Начало лета. Каникулы уже у всех начались. Я весь изъерзал пока мы поднялись в квартиру, и как только двери открылись, я схватил с полки ключи и решил сразу вырваться к ней на помощь. Но я ошибся, если думал, что мне никто не помешает. Мать схватила меня за майку и потянула обратно.