Кость от костей

«Он там», – подумала она, и ни малейшего сомнения у нее не возникло; никакой это был не олень, никакая не белка. Это именно он. С каждым испуганным биением сердца Мэтти понимала, что это зверь.

Она вгляделась в просветы между деревьями, пытаясь различить другой силуэт, помимо высоких узких стволов, но одним глазом толком ничего не видела.

Может, он стоит совсем рядом со мной, а я не знаю. Увижу его, только когда повернусь.

Несколько секунд Мэтти не шевелилась. Однако вокруг было тихо, и она осторожно шагнула вперед, стараясь не шуметь. Она слышала каждый шорох, даже шелест своей длинной косы, трущейся о шерстяное пальто, даже скрип кожаных ботинок – и громкие грубые выдохи.

Но нет. Так дышала не она.

 

Глава пятая

 

Мэтти снова остановилась; от ужаса онемели губы и язык. В этот раз она услышала и шорох когтей по снегу, раздавшийся через долю секунды после того, как она остановилась.

Он идет за мной.

В груди расцвел страх. Пот покатился по вискам.

Он идет за мной. Играет со мной.

Мэтти не сомневалась, что такой огромный зверь может убить ее одним небрежным ударом. Ему даже не пришлось бы за ней охотиться.

Вот только, похоже, он хочет сначала меня напугать.

Но разве животное может так рассуждать? Животные вообще не рассуждают.

Лишь люди получают удовлетворение от чужого страха. Но не глупи, Мэтти. Зверь просто осторожничает; так поступают все хищники – следят за добычей, прежде чем нанести удар. Ты должна убежать, прежде чем он нападет.

Но как? Мэтти не знала, далеко ли еще до хижины. Путь до ручья и капканов обычно занимал около получаса туда и обратно, но сейчас она идет намного медленнее обычного. Хижина не может быть слишком далеко отсюда, но сможет ли Мэтти добраться до нее вовремя? И позволит ли зверь ей уйти?

Просто иди вперед. Иди вперед, попробуй. Если зверь нападет, ты сможешь… что? Что ты сможешь сделать против такого великана? Ты даже Уильяма остановить не в силах.

Из груди чуть не вырвался безумный смех: так смеются лишь те, кто дошел до полного отчаяния.

Если он нападет, остановить его ты не сможешь.

(Но я не хочу умирать.)

Эта мысль немного укрепила ее уверенность; было приятно понимать: несмотря ни на что, она все еще не хочет сдаваться и умирать. Она жаждала жить, пусть жизнь и причиняла ей столько боли, пусть Бог и давно ее покинул.

И Мэтти пошла дальше. Она знала, что зверь близко, слышала тихий шорох его шагов. Он тщательно подстраивался под ее шаг.

Звери так себя не ведут. Это неестественно.

Он был слева, со стороны невидящего глаза. Повернув голову, Мэтти бы заметила его силуэт правым глазом, но ей не надо было видеть его, чтобы знать, что он там. Она чувствовала его, ощущала колебания воздуха между ними, тяжесть его взгляда. Он пристально наблюдал.

Мэтти обуял такой ужас, что она не чувствовала тела. Руки и ноги казались одновременно очень тяжелыми и легкими, как воздух; она шевелилась как в замедленной съемке, не в силах стряхнуть с себя оцепенение. Голова пульсировала от боли, особенно левый глаз, рот наполнялся слюной, и Мэтти раз за разом судорожно сглатывала. И все это время тень двигалась рядом в такт; тень со зловонной шерстью и запахом крови из пасти.

Кровь на снегу; трупики, свисающие с веток. Зачем он все это делает? Почему сразу не съедает добычу, как положено зверю? Зачем следует за мной? Хочет ли съесть или добавить меня к своей коллекции?

Вдруг атмосфера изменилась; зверь по‑прежнему не спускал с нее глаз, но иначе. Она почувствовала это, как приближение грозы в солнечный день. Ее сердце забилось быстрее обыкновенного: маленький кролик, стремящийся убежать, спрятаться глубоко в оболочке тела.

Ему надоело играть. Сейчас он нападет.

Мэтти сжала кулаки, хоть и не знала, что с ними делать, и не представляла, как бороться с этим зверем и есть ли у нее вообще шанс. Ее маленькие жалкие ручки казались слабыми и никчемными.

Ты и есть никчемная. Уильям всегда так говорит.

И тут облака сместились, и показался тонкий месяц. Мэтти увидела впереди конец тропы. Конец тропы, их поляну и хижину.

– Уильям, – пробормотала она и ощутила небывалый прилив сил – Мэтти и не знала, что силы у нее еще остались.

Она бросилась бежать.

У Уильяма было ружье. Он мог застрелить зверя. Все равно муж собирался это сделать – за этим они и пошли в этот дурацкий изнурительный поход. Теперь Мэтти привела ужас к ним на порог. Уильяму всего‑то оставалось выйти за дверь и застрелить зверя; тогда ей не придется больше бояться, не придется ночевать в лесу, дрожа от страха.

Ее резкие движения, должно быть, застигли зверя врасплох; она не слышала, чтобы ее кто‑то преследовал, когда, ковыляя и спотыкаясь, бежала к хижине.

Свет в окнах не горел; впрочем, с чего ему гореть, ночь ведь, и Уильям крепко спит. Сначала Мэтти казалось, что дверь далеко, потом та резко приблизилась, словно произошел скачок во времени и пространстве.

«Еще чуть‑чуть, – подумала Мэтти. – Еще чуть‑чуть».

Зверь не последовал за ней. Она почуяла, как он колеблется, как оценивает потенциальную угрозу. Он фыркал и рыл лапой землю, как уже делал до того, как лечь спать, но теперь спать явно не собирался. Скорее решал, нападать или нет.

Внезапно прямо перед носом Мэтти оказалась дверь хижины, хотя она не помнила, как преодолела последний отрезок пути. С радостью и облегчением она схватилась за дверную ручку, повернула ее, толкнула дверь. Та задребезжала, поддалась и наткнулась на преграду – задвижку с противоположной стороны.

Уильям запер дверь.

– Уильям! – захрипела Мэтти и заколотила в дверь кулаком, но крики ее были тихими, слабыми – как и удары кулаков.

Слишком сильно муж сжал ее горло, когда душил; она не могла закричать, хотя и очень хотела.

– Уильям! – снова прохрипела Мэтти и застучала в дверь обеими руками.

Задвижка дребезжала, но дверь не поддавалась.

Со всей оставшейся силой Мэтти ударилась телом о дверь, выкрикивая имя мужа и все время думая: да как он мог? Как мог запереть дверь и бросить ее здесь?