Красавчик Роб. Семейно-романтическая драма

В течение месяца Лиза от нечего делать (с работой у неё ещё ничего определённого пока не высвечивалось) изучала большой отцовский дом, причём, она старалась не вступать в открытый конфликт с мачехой. Та, кстати, всячески её игнорировала, ни одного доброго слова в её адрес не проронила, только носилась мимо неё, как вихрь, с поджатыми тонкими губами, в изящных туалетах.

Что особенно заинтересовало Лизу, так это целая галерея картин, под которые был отведён самый просторный зал. Надо сказать, что девушка с детства обожала картины таких известных художников, как Шишкин, Айвазовский, Васнецов, правда, в их деревенском доме была только одна копия картины тоже любимого художника Репина.

Здесь, у отца, она буквально отдыхала душой, наслаждаясь богатой палитрой красок, у картины Айвазовского «Среди волн», или же Шишкина – «Корабельная роща». Бродя от картины к картине, она млела и улыбалась, словно была под гипнозом. О, это был её мир, мир её грёз и фантазий!

И вот любопытный нюанс. Среди копий великих русских художников, ей попалось штук шесть картин неизвестного автора, под ними были только ничего не означающие подписи. Кто их рисовал, причём очень и очень недурно? Она задалась целью во что бы то ни стало это узнать, потому что полотна, где был запечатлён городской и деревенский пейзажи, были написаны с такой любовью и с таким знанием, что невозможно было от них оторваться.

А однажды Лиза была по‑настоящему потрясена: в одной комнате, а вернее, это был чей‑то рабочий кабинет, она увидела большую фотографию в рамке, где запечатлён молодой человек, которому на вид можно было дать от силы лет девятнадцать.

Это был брюнет с пронзительным взглядом, который выражал не то скептицизм, не то насмешку.

Брови у него были чёрные, в меру густые, изгибающиеся над глазами, точно два крыла, лицо овальное, слегка смугловатое. Кто это? Этот вопрос быстрее молнии пронёсся во взбудораженном Лизином мозгу.

Не этот ли красавчик с изломанными бровями приходил не раз к ней в девичьих снах, не за ним ли она могла бы птицей полететь на край света? Да, это именно он и никто другой. А вот кто он и как об этом узнать? На этот вопрос у неё совершенно не было ответа. Если украдкой выведать об этом у отца, что он может подумать? Вдруг догадается, что она без памяти влюблена в него? Да она от стыда просто помрёт.

Может, у других дознаться? Но не у Лидии Петровны же об этом спрашивать? Во‑первых, мачеха с ней вообще не разговаривает, а, во‑вторых, это было бы для неё хорошим поводом поднять падчерицу на смех.

Что же ей делать? Что ей делать? Слишком впечатлительная Лиза, откровенно сказать, буквально зациклилась на этой фотографии. Она потеряла сон и томилась бессонными ночами, мечтая о встрече с прекрасным незнакомцем и заранее ужасаясь при мысли о том, что вдруг прояснится, что он ей не ровня, что она – человек вовсе не его круга и что он вообще даже не захочет с ней знаться.

Как бы то ни было, но бедняжка стояла перед дилеммой: либо попытаться раскрыть тайну и узнать, в конце концов, кто он, либо всё оставить, как есть.

Она была похожа на человека, стоявшего перед сильно запотевшим зеркалом: ему и хочется его протереть, чтобы открылась пусть и не лестная истина, и в то же время хотелось ничего не менять, а по‑прежнему быть в приятном заблуждении.

Итак, Лиза, как нередко с ней бывало в Куконе, витала в облаках и даже внешне изменилась, так как печать бессонницы легла на её бледное личико, что не мог не заметить её бдительный папа.

Пётр Семёнович, не на шутку встревоженный её необычайно рассеянным видом, раз, когда она не вышла на обед в столовую, постучался к ней. В это время она лежала с книгой в руках.

– Извини, Лизонька, – начал отец своим обычным виноватым тоном, присаживаясь на край постели, – хотел узнать, как ты себя чувствуешь? Не болеешь ли?

Он как‑то неловко и надсадно кашлянул, затем положил свою ладонь на её прохладный лоб и, немного успокоившись, продолжал допытываться:

– Может, тебя что‑то угнетает, так ты скажи мне… я всё сделаю. И потом, доченька, ты такая у меня молоденькая и красивая, а сделалась домоседкой. Сходите с Робертом в театр, в музей, или просто погуляйте по набережной… ну ещё, к – хе …к‑хе… куда‑нибудь.

Лиза привстала и, залившись румянцем, уткнулась лицом в колени. Она испытывала чрезвычайную неловкость оттого, что доставила неудобство отцу: значит, у неё всё написано на лице, если он заметил. С другой стороны, сейчас ей подвернулся вполне нормальный момент: почему бы ей небрежно эдак у отца поинтересоваться, а чья это, мол, фотография у них висит.

Она, стараясь быть бодрой и жизнерадостный, с просветлевшим лицом мягко проговорила:

– Не беспокойся, папочка, у меня всё в порядке. В театр с Робиком мы, конечно, сходим. У тебя самого‑то как дела, главное, как здоровье? Что‑то мне твой кашель, папа, не нравится. Тебе надо к врачу обязательно обратиться. – Лиза с участием смотрела на отца. Как жаль, что она выросла без него, а теперь и рада бы быть с ним откровенной, да что‑то мешало ей, между ними была если не глухая стена, то по крайней мере прочная перегородка.

Лидия Петровна по‑прежнему, опасаясь гнева супруга, избегала прямых столкновений с падчерицей. Но в последнее время ввиду того, что к ним зачастила генеральша Эльвира Митрохина, – та в сущности дневала и ночевала у соседей, ‑она мало‑помалу осмелела.

Обе дамы, весьма скучали от ничегониделания, а со скуки, упражняясь в злословии, перемывали косточки своим друзьям и приятелям. А если вдруг Лиза попадалась им на глаза, то третировали и её заодно.

Как‑то генеральша, сидя рядом с Лидией Петровной у камина, увидела проходившую мимо с задумчивым видом Лизу, прищурила левый глаз, отчего лицо у неё сильно стало похоже на хищную птицу, и не сказала, а пропела гнусавым голосом:

– Отчего это наша гостья нас игнорирует? Если хотите, барышня, это по меньшей мере невежливо.

Подкрепляя слова жестом, Митрохина пригласила Лизу присесть с ними рядом, и обе госпожи самым бесцеремонным образом буквально учинили ей допрос.

– Слышала я, Лиза, что ваша мама работает трактористкой. Она что сама трактор водит?

Как человек неглупый, Лиза не могла не уловить насмешку, сквозившую в голосе данной госпожи, но помня мудрые мамины наставления, она сдержала свой гнев и спокойно, с достоинством, приподнимая свои красиво очерчённые брови, ответила:

– Нет, моя мама не просто тракторист, она фермер.

– Гм… гм… – произнесла, высокомерно вскидывая голову, Лидия Петровна, – а почему она, интересно знать, не могла найти себе работу более женственную, что ли. Я вот, например, по профессии врач. А мать твоя что‑нибудь закончила?

Внутри у Лизы, будто в чайнике, всё так и кипело.

«Не врач ты, а грач! – так и подмывало её бросить ей в лицо колкую реплику, – как будто я не знаю, что ты ни одного дня не работала и даже уколы как следует не научилась делать».

Однако вслух она произнесла:

– Это кому что. Моя мама, например, закончила сельскохозяйственный институт, а фермером стала, потому что надо было нас поднимать на ноги, дать образование. Между прочим, она нисколько об этом не жалеет.