Красавчик Роб. Семейно-романтическая драма

Она бессильно опустилась на стул и, не выдержав эмоционального напряжения, дала волю слезам. Роберт, обычно не любивший «телячьи» нежности, в этот раз своими сильными руками нежно обнял мать и с пафосом пообещал ей сделать всё, чтобы она гордилась ими. Растроганно глядя на своего любимца, Раиса Ивановна вытерла слёзы и, напустив на себя строгость, погрозила пальцем в его сторону и в Лизину тоже:

– Не вздумайте, ради бога, с кем‑то конфликтовать! И, пожалуйста, ребятки, припрячьте далеко‑далеко свой строптивый характер и какие ‑либо крамольные мысли. А то я вам покажу, где раки зимуют… не забывайте русскую пословицу, что ласковое дитятко сосёт две матки. Что толку я вон всю жизнь на дыбы лезла! Чего хорошего добилась!

Она махнула рукой и опять навзрыд зарыдала.

…В десять часов, ясным солнечным утром на самолёте, державшем путь в Санкт‑Петербург, летели Ивлевы; они были похожи на испуганных птенцов, нечаянно выпавших из родного гнезда. Что их ждёт в новой жизни? Бог весть.

Город на Неве встретил наших путешественников хмурым ветром и туманной сыростью. Нудный дождик, как из сита, мелко моросил, однако на эти мелочи они не обращали внимания. Пусть погода здесь не ахти какая, зато, наконец‑то, мечта сбылась.

Этот опостылевший Кукон остался позади, и в ближайшее время он, видимо, предстанет перед их взором разве лишь в чудовищном сне.

Повеселевшая Лиза в порыве хотела предложить братьям прогуляться по набережной, но тотчас же спохватилась, вспомнив, что мама давала наказ вначале устроиться, а уж про гулянки думать потом. Она отдала свою поклажу Роберту и попросила братьев её подождать, а сама тем временем зашла в павильон, где продавалось мороженое. Затем раздала всем по две порции, и они с лакомством в руках отправились сначала туда, где проживала Ольга Ивановна. Долго кружили по незнакомым улицам, как зайцы, петляли по переулкам; вызвали такси и, наконец, приехали по нужному адресу.

Ольга Ивановна проживала в старом пятиэтажном доме, сталинских построек. На звонок она долго смотрела в глазок прежде, чем открыть дверь. Увидев на пороге сразу четверых Ивлевых, впечатлительная тётка перепугалась не на шутку, ибо подумала, что семейство в полном составе намеревалось перекантоваться именно у неё. Приземистая и неказистая, с крупными бигудями на – жирных седых волосах, – она, к слову сказать, была полной противоположностью статной, стройной Раисе Ивановне.

В мятом халате, волочившимся по полу, она, не приглашая гостей пройти, прищурила свой колючий, неопределённого цвета глаз, а другим – в упор посмотрела на Лизу. В эту минуту пожилая тётка

чем‑то напоминала маленький вопросительный знак.

У неё чуть было не вырвался каверзный вопрос насчёт того, что, мол, куда она денет такую ораву, как догадливая Лиза спокойным голосом пояснила:

– Тёть Оля, да вы не волнуйтесь, у вас пока поживут только Олег и Игорь, как вы и договаривались с мамой.

Нет, такая родственница весьма не понравилась ни Лизе, ни Роберту, ни братьям‑близнецам. Вместо того, как это полагается в гостеприимных домах, радушно пригласить уставших с дороги ребят хотя бы присесть, она стояла на пороге, подбоченясь, и всё повторяла одно и то же низким, как иерехонская труба, голосом:

– Так вот оно что, гм… гм… вот оно что.

Лизе от души стало жаль Олега и Игоря: сникшие и подавленные, нахохлившиеся, как воробьи, они стояли, опираясь на дверной косяк, и исподлобья поглядывали на свою неприветливую тётку. Бог ты мой, думала она. И с такой ведьмой, такой мегерой братишкам предстоит жить! Она твёрдо решила, что при первой же возможности определит близняшек в более подходящее место.

Чтобы хоть как‑то задобрить суровую родственницу, Лиза отвернулась и вытащила из нагрудного кармана деньги, которыми снабдила её мама. Рассудила так: она добавит половину своих денег Ольге Ивановне, а те, что у братьев, пусть так у них и остаются, бедняжкам они больше пригодятся. Ведь она сама находится в более привилегированном положении, чем они; она будет жить у родного отца, а это наверняка не одно и то же, чем под крышей у злюки‑тётки.

При взгляде на пачку денежных купюр с тёткой Олей моментально произошла метаморфоза. На щеках у неё заиграл румянец, маленькие глазки, как помытые пуговицы, заблестели, она уже мягким голосом приговаривала:

– А я как раз ремонт затеяла, теперь эти денежки пригодятся. А ребяткам у меня, думаю, хорошо будет. У меня телевизор новый, большой, только нынче молодёжь больше у телефона торчит, да и свет у нас больно дорогой.

Она ещё что‑то бубнила себе под нос, но Роберт и Лиза её уже не слушали. Оставив младших в этой квартире, они с тяжёлым сердцем пошли обратно по обшарканной и заплёванной лестнице.

Совсем другая картина была при встрече с Настасьей Ивановной. Она поочерёдно прижала к своей пышной груди сначала Роберта, потом Лизу, досыта накормила их вкусным наваристым борщом, – точно такой же варит и их мама, – на второе подала сочные куриные котлеты собственного приготовления, а на десерт – изумительный бисквитный торт. Всё это мастерица сделала своими руками.

Про деньги гостеприимная женщина даже и не упомянула. Зачем они ей? Её «свет в окошке» – любимый племянник Роберт был теперь при ней, а больше ей ничего и не надо было в этой жизни. Кстати, собственных детей у Настасьи Ивановны не было по неизвестной причине. Глядя на ладную фигуру тётки, на её воодушевлённое, с гладкой, как у молодой, точно отполированной, белой кожей лицо, Лиза с радостью думала о том, что хоть Роберту, которого, кстати, она любила больше, чем других братьев, и он платил ей тем же, чрезвычайно повезло, теперь он у тётки будет как сыр в масле кататься.

Разговорчивая тётка, с присущей ей тактичностью поинтересовалась у племянников житьём‑бытьём в Куконе. Когда речь зашла о недавнем пожаре, она заохала и, сетуя, сказала:

– Я Рае давно говорила: перебирайся и ты с ребятами к нам. Ну что там ей сейчас одной делать! А вдруг из‑за зависти подлые люди опять ей какую‑нибудь пакость устроят. Что с них станет? И никто искать не будет виновников. Да, ребятки, а вас я хочу предупредить: пожалуйста, будьте осторожны у нас. Какие‑нибудь проходимцы и разные хмыри могут вас в два счёта облапошить. А ещё не вздумайте гулять по городу вечерами, а тем более, ночами, да ещё в одиночку. Преступников у нас – тьма. Так и шныряют, так и шныряют. Я, даром, что не старая ещё, а после четырёх на улицу ни ногой… так‑то, мои дорогие красавчики, намотайте всё это себе на ус.

Своей сестре Ольге, о которой зашёл разговор, Настасья Ивановна дала весьма нелестную характеристику.

– Скряга она ужасная, и в кого она такая – не знаю, мы с ней давно уже не в ладах. Вряд ли ваши братишки с ней уживутся, да с ней сам ангел не выдержит, у неё, даром, что она мне сестра родная, зимой горсточку снега не выпросишь. Вот посмотрите, выманит она у мальчишек все деньги, да и выгонит их вон.

Лиза лишь вздохнула: какой толк об этом говорить, если и сама она знает, что мама сделала большую ошибку, направляя близнецов к этой странной гонористой тётке.

Она поднялась с кресла, поблагодарила Настасью Ивановну за тёплый приём и уже было направилась к выходу, но хозяйка стала уговаривать её переночевать у них.

– Нет, нет, нет, ни за что тебя не пущу, – приговаривала она, а затем отдёрнула с окна тяжёлую плюшевую портьеру яркого малинового цвета.

– Видишь, на улице темно, ни зги не видно, да и дождь сильно разошёлся, так и хлещет, так и хлещет…

Роберт стал у двери и с улыбкой шутливо закрыл сестре дорогу.