Крест бессмертных
В прошлом шесть тысяч семьсот двенадцатом году, в апреле месяце, когда земля подсохла после весенней распутицы, незадолго до страстной седмицы, рязанский князь Роман Глебович собрал дружину и нежданно для всех, в одиночку, двинулся на половцев. Это было дерзко, поскольку сил у князя для такого похода явно недоставало.
Однако, затея удалась.
Как раз потому, что случилась для всех нежданно, князь ни у кого не просил помощи, сам поход задумал и осуществил. А то, что нежданно для друзей, будет таким же и для врагов. Хотя какие у князей русских друзья – одни союзники временные, готовые предать в любой момент и переметнуться на другую сторону ради сиюминутной выгоды…
Междоусобица гуляет вольно по Руси, льёт кровь людскую, как водицу, и не видно ей ни конца, ни края.
Но бывают и светлые моменты. Как этот поход князя. Посекли крепко степняков, взяли знатную добычу – оружие, ткани, табуны коней, гурты волов, отары овец. Самое важное – освободили сотни христианских душ, которые томились в половецком плену.
– И как раз на страстную седмицу, в Великую среду! – рассказывал Горазд. – Не иначе Господь помог вместе с Пресвятой Богородицей – уж больно удачно да ловко всё вышло. Так наш поп дружинный говорил, про помощь Господа с Богородицей. Я там был, самолично на тот свет не одного поганого отправил. Весело сходили, чего уж. Вот и вернулось нам веселье это через год, – он опустил голову, задумался. Поднял, сверкнул глазами:
– Если Бог за нас, где он был, когда поганые этой весной мою жену и детей убивали? Вот что я спросить хочу.
– Бог здесь ни при чём, – сказала мама. – Не надо его гневить. Он, что ли, виноват, что русские с половцами режут друг друга? Горше того – те же князья наши то и дело зовут поганых на помощь против своих же братьев. Да ещё и роднятся с ними. Это как, по‑божески? Богородица одобряет?
Мама Алёши Любава всегда отличалась нравом свободным, ни от кого не зависела и говорила, что думала.
Она и с собственным мужем Леонтием, бывало, спорила, в нарушение апостольских наставлений, что уж о брате троюродном говорить!
Алёшка сидел тут же на лавке, слушал эти разговоры, на ус, ещё не выросший, мотал. Его не гнали – и мать, и Горазд считали, что мальчишке это полезно. Пусть знает, в каком мире живёт. Особенно, если сам хочет, как подрастёт, в княжью дружину проситься.
Алёшка хотел. Горазд стал для него примером. Бывший порубежник хоть и потерял семью и руку на княжьей службе, нравом не озлобился, к Алёшке и сестрам относился словно хороший отец – со строгой любовью. Мог и пошутить, и байку страшную или веселую рассказать и посмотреть в случае нужды так, что лучше бы накричал, а то и ударил. Но – нет, не бил никогда. Хотя и мог бы по праву, когда стал Алёшке и сёстрам отчимом.
Произошло это осенью, в начале месяца руеня[1]. На следующий день после того, как Алёше исполнилось полных одиннадцать лет, то есть седьмого числа. Любава, немного смущаясь, собрала детей и в присутствии Горазда рассказала, что тот позвал её замуж.
– Горазд мне люб, мы хорошо друг дружку знаем, с детства, а сейчас ещё лучше узнали, когда он здесь, у нас, пожил. Спрашиваю вас, хотите себе такого батьку? Будете против, не пойду за него, пожалею вас. Но лучше, ежели бы вы нас с Гораздом пожалели. Больше нам Господь такого случая не представит.
Иванка и Богдана – сёстры погодки, похожие друг на дружку, словно близняшки, быстро и радостно переглянулись, а затем уставились на брата – с тревожным ожиданием.
Ага, догадался Алёша совсем по‑взрослому. Давно уже всё поняли, обсудили между собой, пигалицы, и решили. Рады. Теперь опасаются, как бы братец старший рогами не упёрся. Покладистым да сговорчивым никто его до сей поры не называл, что в голову взбредёт да на сердце взыграет – непонятно. Потому и боялись мне говорить заранее. Эх, что с ними делать… Поласковее, что ли быть впредь? Да я, вроде, и так их не гоняю особо, люблю даже. По‑своему.
Он нахмурился, зыркнул сердито и даже зло из‑под насупленных бровей. Сестрички едва слышно охнули, прижались друг у другу.
– Алёшенька… – растерянно промолвила мама.
Лёшка разгладил лицо, весело рассмеялся.
– Испугались? То‑то. Всё хорошо, мама, Горазд. Шучу я. Совет да любовь, что ещё сказать. Теперь мы не сироты. Да, Иванка, Богдана?
– Не сироты!! – вскрикнули сестрички радостно. – Не сироты!
И бросились со всеми обниматься.
Потекло, забурлило, поскакало времечко, словно могучий Днепр летом на порогах. Алёшка этого не видел никогда – Горазд рассказывал.
– Ни на лодьях, ни на плотах там не пройти. Весной, когда вода высокая, ещё можно – вдоль правого берега. Да и то не всегда. Летом же или осенью – даже не думай.
– А как тогда? – спрашивал Лёшка, любопытный до всего, что касалось воинского или походного дела.
– Лодьи – носом в берег, разгрузили, вытянули и потащили. Оружие и груз отдельно, лодьи – отдельно.
– На руках?!
– На плечах. Когда все разом за дело берутся, гору своротить можно, не то что лодью перенести.
Много о чём рассказывал Горазд и научил Лёшку многому. Сабельному и ножевому бою в первую очередь:
– Меч – он больше для тяжёлых и телом могучих, у кого силы немеряно, а ты – лёгкий, быстрый, ловкий. Пока сильный мечом замахнётся, ты два раза ударишь и в сторону отскочишь – попробуй достань тебя.
Как щит носить в походе и держать в бою; с копьём управляться; из лука бить точно и быстро:
– Не целься, Алёшка, по наитию бей. Глаз увидел, рывком тетиву к уху натянул, стрелу пустил. Не рукой пустил – сердцем. В сердце – жажда врага убить должна плескаться. Он на твою землю пришёл, хочет сжить со света и тебя самого и всех, кто тебе дорог – мать, сестёр, друзей, родню – всех. Кого не сжить – в полон забрать навеки, а город твой сжечь. Поэтому ты должен убить его раньше.
– Как же в Писании сказано, что нужно возлюбить врагов своих?
– Хм… Вот Завид, про которого ты мне говорил. Ты можешь его возлюбить?
– Это вряд ли, – мотал русой головой Лёшка.
– Видишь. Так это Завид, такой же, как и ты русич, рязанец, свой, можно сказать, христианская душа. А что говорить о поганых? Непросто это всё. Я мыслю так. Возлюби, если сможешь. Но тут же и убей.
– Как это? – не понял Лёшка.
– Саблей, мечом, ножом засапожным, копьём, стрелой – чем сможешь, тем и убей. А не сможешь – иди в монахи и попробуй стать отшельником, святым. Есть такие, не от мира сего. Но с них и спрос иной. Хочешь в монахи?
– Не, не хочу. Я хоть и Попович и в Бога верую, но хочу быть, как ты – порубежником. Защищать Русь и князю служить.
– Князей много на Руси, – вздыхал Горазд, – и у каждого дружина. Ты какому служить собираешься?
[1] Октября.
