Крик журавлей в тумане
– Сам такой, – не промолчала Танька.
В свои десять лет она твердо знала, что с мужчинами надо вести себя именно так, даже если они старше тебя на целых пять лет.
Глава 2
Лето подходило к концу. После Ильина дня зарядили дожди. Таня сидела у окна, смотрела на улицу и отчаянно тосковала, переживая скорую разлуку с любимой деревней.
Отец привозил их с Мишкой сюда, к бабушке в Соцкое, каждое лето. Мама закупала подарки, собирала чемодан, а когда все было готово, отец подгонял к дому милицейский газик, усаживал в него детей, укладывал многочисленные пакеты, и Таня отправлялась в путешествие. Длилось оно всего три часа, но Тана измеряла его не временем, а количеством впечатлений от увиденного за окном. А их было великое множество, потому что дорога в деревню сначала проходила через городок, состоявший из покосившихся двухэтажных домишек и деревянных магазинов с аляповатыми вывесками. На выезде из города дымилась огромная свалка, над которой кружили галдящие птицы, наводящие ужас на впечатлительную Таню. За свалкой высокой стеной поднимался лес, в глубине которого, как подозревала Таня, стояла избушка Бабы‑яги.
Лес прерывался ровно распаханными полями, где набирали силу рожь и пшеница. Но страна чудес для Танюшки начиналась только тогда, когда они после Графского пруда въезжали под волшебный свод березовой аллеи. Ответ на вопрос о том, как здесь появилась аллея, Тане не смог дать никто. Тогда она сочинила собственную версию, по которой березы посадил прекрасный юноша в память о своей погибшей любимой девушке. Брат Мишка эту версию не одобрял, утверждая, что березы остались от леса, который рос здесь раньше. Все деревья вырубили, а березы остались, потому что дерево это для дела бесполезное, годное только на дрова. Каждый раз, проезжая по аллее, они начинали спорить и, не находя точек взаимопонимания, вконец разругавшись, молча въезжали в деревню Паскино, где на въезде их встречала полуразрушенная церковь. От нее до развесистого дуба, с которого начиналось Соцкое, можно было дойти пешком. В Паскине кроме церкви были магазин и больничка. В магазин они с бабушкой ходили за хлебом и за пузатой карамелью «подушечка».
В больничке Таня не была ни разу, но со слов бабушки знала, что там «фелшер Сидор Тимофеич ставит на ноги мертвых». Как ему это удавалось, Танька не понимала. На вид Сидор Тимофеевич был безобидным, почти слепым стариком, не способным проводить манипуляции не только с мертвыми, но и с живыми. Таня придумала, что по ночам на помощь к нему прилетает Марья‑волшебница и вдвоем они колдуют над мертвыми. А Соловей‑разбойник им мешает. По Таниному глубокому убеждению, этот самый Соловей жил в огромном дупле дуба. Иногда она даже слышала его разбойничий свист. Несколько раз Таня подговаривала Андрюху устроить возле дуба ночную засаду и взять ее с собой. Андрей засаду устраивал, но ее никогда не брал, а потом говорил, что ничего не видел, советуя Таньке чаще голову проветривать.
Дуб первым встречал Танюшку, когда она приезжала, и последним провожал в обратную дорогу.
Сейчас, глядя в окно на покорно мокнущие под дождем резные листья, Таня думала о том, что совсем скоро они пожелтеют и опадут, но она этого не увидит, потому что завтра приедет папа и увезет их с Мишкой в город.
Грустные размышления прервала бабушка Настя. Она неслышно подошла сзади и погладила внучку по голове. Рука у бабушки была шершавой, и сама бабушка, казалось, вся состояла из мозолей, превративших ее раньше времени в сухую и поджарую старуху.
По характеру своему она была строгой, но не злой. Внуков особенно не баловала, но лучший кусок всегда отдавала им. Она любила их той любовью, с которой переплеталась вся ее тяжелая жизнь, состоящая из черной крестьянской работы, вечных забот о хлебе насущном и чувства долга солдатской вдовы перед землей, детьми и родным домом. Летом Мишка ей помогал. Носил воду из колодца, готовил корм для кур, рубил дрова и иногда даже доил корову Чернушку. Танька тоже хотела помогать, но у нее ничего не получалось. Когда она подходила к курам, на нее начинал охотиться петух. Пытаясь наладить с ним отношения, она подкидывала ему крошки хлеба, но петух, будучи существом на редкость неблагодарным, склевав подаяние, набрасывался на свою кормилицу с удвоенной энергией.
Не складывались у Тани отношения и с Чернушкой. Завидев девочку, корова начинала угрожающе размахивать хвостом, будто предупреждала, что к ней лучше не подходить.
Но однажды Танька изловчилась и пробралась к Чернушке поближе. Подражая бабушке, она уселась на низенькую скамеечку, подставила под наполненное вымя ведро и стала жать на соски. Пока корова терпела, Танька старалась изо всех сил. Она пыхтела, сопела, и почти повисла на сосках, пытаясь выжать молочную струю. Потом коровье терпение закончилось, и Чернушка, не выдержав издевательства над собственной персоной, задним копытом выбила ведро, к тому же обрушив на голову юной доярки струю отходов своей жизнедеятельности. Чтобы отмыть любимую внучку, бабушке пришлось топить баню, после чего она категорически запретила Тане подходить к Чернушке.
– Ну, что загрустила, внучка? – бабушка ласково погладила Татьянину головку. – Завтра отец за вами приедет, а сегодня тебя жених в гости звал. Рожденье у него, вечерок справлять будете.
Он за день‑то раз пять прибегал, все спрашивал, придешь ты аль нет? Егозит, инно журка на одной ноге прыгает!
– Ой, бабушка, как ты сказала – журка! Прямо как про собаку!
– Вы, городские, думаете, что больно грамотные, а на самом деле – тьма дремучая! Жур‑кой у нас спокон века журавлей молодых кличут.
– А разве журавли бываю старыми?
– Бывают. Они же до двадцати лет живут, а при хорошей жизни, люди говорят, что и долголетно – до восьмидесяти дотянуть могут.
– А где они живут?
– Экая ты, Танька, заноза! То одно ей расскажи, то другое! Книжки читай, там все написано!
– А ты лучше книжки, – лукаво улыбнулась Таня, – ты вон как интересно рассказываешь!
– Ох, подлиза, – бабушка обняла внучку, – ладно, пока пастух коров не пригнал, посижу с тобой минутку.
– Посиди, посиди, – Таня, обрадовавшись бабушкиной сговорчивости, потянула ее на скамейку, застеленную самотканым покрывалом, – я тебе помягче постелю. Садись. Так, где журавли живут?
– Так‑то они, наверное, по всему Божьему миру живут. Их же много разных. А у нас за Берниковой излучиной, наши, местные, серые журавли гнездятся. Там болота с высокой осокой, осинники да березняки, любят они такие места. Каждую весну прилетают. Найдет себе пара место и начинает глухо так клокотать, своим сигналить: с прилетом вас, но занятая кочка, пролетайте дальше.
– А почему пара?
– Любовь у них, у журавлей, верная очень. Как сойдутся, так и живут до гробового дня: птенцов высиживают, корм добывают, гнезда охраняют – все напополам делают. А еще танцуют они. Вон, как на наш Мокрый луг по весне прилетают, так и начинают выкаблучивать!
– У них что, ноги с каблуками?
