Крик журавлей в тумане

Он сел в машину, которая, сорвавшись с места, обдала Надю облаком пыли. Ей не хотелось больше ни прыгать, ни кричать, радуясь своему освобождению. Она обернулась и долго‑долго смотрела на забор, за которым осталось и счастье ее и горе. А потом, перекрестившись, решительно развернулась и пошла вперед. Она выжила! Назло всем врагам и свинцовому воркутинскому небу! И теперь она свободна, и эта дорога, уходящая вдаль, приведет ее к новой жизни, о которой говорил ей Сергей.

 

Глава 15

 

В переполненном вагоне пассажирского поезда Архангельск – Москва было жарко и накуренно. Деревянные сиденья напоминали нары. Свет в вагоне горел только во время движения поезда, а на период остановок, когда начиналась посадка, он автоматически выключался. На одной из станций, на полпути от Архангельска, в вагон, где ехала Надя, с перрона ринулась большая толпа пассажиров. Народ в темноте пробирался из тамбура вглубь, наощупь отыскивая свободные места. Орали дети, матерились мужики. Время от времени раздавался призывный вопль проводницы:

– Граждане сидящие, не будьте жлобами, поимейте сочувствие. Если рядом с вами есть свободные места, известите.

Сердобольные граждане отзывались хором, и никто не мог понять, в какой стороне есть эти самые свободные места. Проводница, разозленная всеобщей бестолковостью, покрыла всех матом и заперлась в своей каптерке. Началось настоящее столпотворение. Народ лез вперед, пытаясь сесть на голову друг другу. На Надино плечо легла чья‑то рука. Рука ощупала ее и полезла вниз. Она опускалась до тех пор, пока не уперлась в ее грудь.

– Нахал, ты чего здесь руки распускаешь! Нет здесь места. Двигай дальше, – возмущенно крикнула Надя.

Рука исчезла. Поезд тронулся, и медленно, будто насмехаясь над людской беспомощностью в условиях полной темноты, загорелся тусклый свет. Надя недовольно посмотрела на того, кто так нагло прицепился к ней. Это был невысокий, симпатичный парень в солдатской шинели с погонами старшего сержанта. Перехватив Надин взгляд, он виновато улыбнулся:

– Вы уж потерпите, на меня тут сзади напирают.

– А мне что? Я не стена, чтобы на меня опираться, – сказала Надя, злясь на парня, который неуклюже навис над ней.

– Ну не сердитесь, девушка. Я ведь не виноват, что вагон железный, а не резиновый. Приходится быть нахалом. Я сейчас попробую от вас отодвинуться, раз уж вы такая нервная, – отклонившись, он усиленно стал сдвигаться назад.

– Эй ты, амбал нахальный, – раздался за спиной парня визгливый женский голос, – ты чего здесь задницей вертишь! Ты на что намекаешь! Думаешь в толкотне можно к порядочным женщинам приставать? Так у меня муж рядом, он тебе всю охоту сейчас отобьет, если не притихнешь.

– Ну вот, кругом я виноват. И тут нахал, и там. И спереди, и сзади. Везде мне одно звание, – грустно вздохнул парень.

Глядя на его растерянное, покрасневшее от смущения лицо, Надя не удержалась и улыбнулась. Парень в ответ ей тоже заулыбался.

– Садитесь, вы тоненький, влезете, – сказала Надина соседка, отодвигаясь от нее.

Парень сел, с трудом втискиваясь в освободившуюся узкую полоску сиденья между нею и Надей.

Надя смотрела в окно вагона. За окнами мелькали поля и леса, полустанки и небольшие города.

Паровик медленно тащился, пропуская скорые поезда. А то и вовсе останавливался среди леса…

Надя впервые за свою сознательную жизнь видела страну, бывшую много лет ее тюрьмой. Мохнатые, бархатистые ели упирались в безграничную небесную синеву. На зеленых лугах белели ромашки, в поле синели головки васильков. Наде хотелось прямо на ходу выскочить из вагона и, вдохнув аромат настоящего лета, которого раньше в ее жизни не было, нарвать огромный букет полевых цветов. Но ей надо было торопиться вперед. Надю ждал Мишенька. Она думала о нем, о Сергее, об их погибшей дочери, а поезд все пыхтел и пыхтел, навсегда увозя ее из прожорливой пасти энкэвэдешного монстра. Дум было так много, что она не заметила, как день перешел в вечер, а потом – в густую, звездную ночь.

 

– Интересно? – спросил парень.

– Что? – Надя нехотя повернулась к «подселенцу».

– То, что вы там видите? – он кивнул в сторону темноты.

– Не знаю, – пожала плечами Надя, – я сплю уже.

– Ну, тогда давайте вместе спать. Я тоже спать хочу.

– Мне и без тебя хорошо, не пристраивайся, – отодвинувшись насколько это было возможно от парня, Надя снова отвернулась к окну.

– Пока служил, – огорчился тот, – все девушки такими злыми стали. Прямо мурашки по спине бегают.

– Слушай ты, балагур, – с верхней полки свесилась лохматая мужская голова, – звук выруби, а то спущусь – помогу уяснить.

– Не надо так беспокоиться, замолкаю, – не стал спорить парень.

Потихоньку все успокоились, в вагоне стало тихо. Изредка раздавался чей‑нибудь шепоток да сладкое похрапывание. Надя задремала, убаюканная стуком колес. «Тук, тук, едем на юг», – приговаривала мама, поглаживая заснувшую на коленях дочку. Это было много‑много лет назад. Юг оказался Севером. Он забрал маму, но дочка осталась. Вот только никто больше не гладил ее по голове.

Проснулась Надя от боли. Шея затекла от неудобного положения. Щека упиралась во что‑то жесткое и колючее. Надя открыла глаза. Оказывается, она сидела, положив голову на плечо давешнему пареньку. Надя вздрогнула и тут же отпрянула от него, разворачиваясь к окну. Там вовсю играло солнце. Надя хотела в туалет, ей надо было умыться и расчесаться, но она боялась, что кто‑нибудь займет ее место, если она уйдет.

– Вы идите, я ваше место посторожу, – парень, оказывается, тоже не спал.

«Надо же, – подумала Надя, пробираясь к тамбуру, – прямо мысли мои читает. Интересный парень. Зря я ему нагрубила. А может быть, и не зря. Вдруг он специально притворяется, чтобы выследить меня и снова в лагерь отправить? Военный все‑таки».

– А вы красивая, – сказал он, когда она, приведя себя в порядок, возвратилась. – Я вас, можно сказать, впервые вижу, потому что вчера здесь вообще никто ничего не видел. А то бы вы мне понравились еще вчера…

– А вы мне нет, – Надя решила, что осторожность в данном случае не помешает, – не понравились, и мне не хочется с вами разговаривать. Давайте помолчим.

Она уселась на свое место и, вытащив сухарик, стала его жевать, снова уткнувшись в окно.

– А вас как зовут? – спросил он.

В ответ Надя промолчала.

– А вот меня зовут Алексей, и я этого не скрываю, – настойчиво, не желая отступать, сказал парень. – Может, и вы откроете тайну своего имени?

– Зачем? Мне и ваше имя ни к чему вовсе, – всем своим видом Надя демонстрировала полнейшее равнодушие к происходящему. – Через несколько часов поезд в Москву приедет. А там у каждого свои дорожки.

– А может, нам по пути, – не отставал Алексей. – У вас в Москве пересадка? А дальше куда?