Крик журавлей в тумане

– Во Владимир, за сыном, – резко оборвала его Надя, надеясь, что это поможет поскорее избавиться от навязчивого попутчика.

– Никогда бы не подумал, что вы уже мамаша, – удивился Алексей, – вы такая молодая на вид.

– Если это комплимент, то спасибо. А о моем материнстве вам думать незачем, – сказала Надя, не отрываясь от окна.

– А может, есть зачем, – продолжал свою атаку Алексей. – Он там с кем вас ждет?

– Он там в детском доме меня ждет, – Надя повернулась к парню и дерзко посмотрела ему прямо в глаза. – Пока его мама в лагере срок мотала, он в детском доме свой срок отсиживал. Доволен? Надеюсь, вопросов больше нет?

Алексей замолчал. Надя снова уткнулась в окно. Только на этот раз она почти не видела дороги, потому что слова, предназначенные для парня, отозвались в ее душе неожиданной болью. Оказывается, затягивающиеся раны болят сильнее, чем она думала.

– Извини, – тихо сказал паренек и мягко сжал ее руку.

Этот нежданный жест докатился до ее горла ершистым комком и встал там, вызывая спазмы. На глазах появились слезы. Пытаясь справиться с наплывом жалости к себе, Надя буквально впечаталась в оконное стекло.

– Не надо, не плачь, – прошептал паренек, и от его сочувствия Надя расплакалась так, что не могла больше скрывать этого.

– Что? Что случилось? – забеспокоилась одна из соседок.

– Известное дело что. Сначала хвостом вертят, потом нюни пускают, – сосед с верхней полки свесил вниз ноги в вонючих носках, собираясь спрыгнуть.

– Не волнуйтесь, граждане, все нормально, – взял инициативу в свои руки паренек, – у девушки горло болит, и голова тоже. И насморк еще, – паренек минуту помолчал, а потом добавил, махнув рукой, добавил уже для Нади: – Все остальное тоже болит.

– А она того, не заразна? – забеспокоилась сидящая напротив тетка.

– Не бойтесь, не заразна, – в тон ей ответил парень, – сейчас водички ей принесу, она горлышко промоет и успокоится.

– Да кака тут водичка, на‑ка молока ей, – разжалобилась тетка, – пусть пьет, сердечная. Така малоденька, така худэнька, ажно светится, а все едет куда‑то, все едет, – тетка горестно вздохнула.

Парень налил в стакан молоко, протянул Наде. Та сначала хотела отказаться, но ощутила вдруг голод и вспомнила, что за последние два дня почти ничего не ела. Взяв стакан, она хотела отпить всего один глоток, но молоко показалось ей таким вкусным, что она выпила его залпом.

– Изголодалась как, сердешная, на‑ка още, – тетка наполнила стакан до краев и плотно закрыла бутылку пробкой.

Второй стакан она пила медленно, вприкуску с хлебом, кусок которого дал паренек.

– Ну вот, сейчас наша Снежная королева оживет, – улыбнулся он, забирая у Нади пустой стакан, – пойду, помою.

– Лучше я сама, – остановила его Надя.

В туалете она умылась и посмотрела на себя в зеркало: слезы действительно высохли, не оставив следа. В тамбуре ее ожидал паренек.

– Все нормально? – озабоченно спросил он.

Надя хотела в ответ сказать нечто резкое, такое, чтобы парень понял неуместность своего сочувствия, но, посмотрев на его симпатичное, открытое лицо, на его приветливую улыбку, поняла, что любая резкость в данном случае будет неуместна, потому что перед ней стоял не враг. Невысокого роста, ладный, он всем своим видом демонстрировал надежность и силу.

– Да, – тихо кивнула она и пошла на место.

Он шел рядом, поддерживая ее за локоть.

Поезд между тем уже подходил к Москве.

Каким он стал, город ее детства? Увы! Надя узнает это не скоро. Она уже решила, что, не задерживаясь в столице, поедет во Владимир, за Мишенькой. А там видно будет. Страна большая, где‑нибудь и для нее найдется кров.

– Граждане пассажиры, – зычно прокричала проводница, – поезд прибывает в столицу нашей Родины Москву. Приготовьтесь к высадке. Не забывайте свои вещи.

– А чужие? – откликнулся за всех какой‑то остряк.

– Чужие оставьте мне, – не промолчала проводница.

Надю охватило радостное волнение. Она в Москве! Как часто они мечтали об этом вместе с мамой, сидя в убогом воркутинском бараке! Нет, она не будет больше вспоминать плохое, она будет думать только о хорошем! Раз Бог дал ей дорогу в будущее, она должна идти по ней достойно, без злобы и ненависти к своим палачам. Так учил ее Сергей. Она постарается, и у нее все получится. Обязательно получится!

– Ну что, высохли слезки? – паренек стоял рядом, закинув рюкзак за спину. – Где твои вещи, давай помогу.

– Вот, – Надя протянула ему свой скромный узелок.

– Да, не богато, – улыбнулся паренек, – ну да не в этом счастье. Ты куда дальше?

– Пойду поищу, откуда поезда во Владимир ходят.

– Где поищешь?

– В Москве, конечно.

– Так Москва большая, долго ходить придется.

– Долго так долго, что тут поделаешь? Значит, буду искать до вечера, а может, и до завтрашнего утра. Мне во Владимир обязательно надо.

– Господи! – выдохнул парень.

Он посмотрел на Надю: хрупкая, нежная, беззащитная, судя по всему, ничего не знающая о той жизни, в которую привез поезд. И как ее теперь оставить одну? Совесть замучает. Да и приглянулась она ему: хоть и из заключения возвращается, а не наглая, не курит, не матерится, грубыми зековскими привычками не похваляется. Что не удивительно: к таким, как она, грязь не прилипает, потому что душа у девушки светлая, чистая, как вода родниковая. Парень это сразу понял, потому‑то, когда поезд остановился, без лишних слов взял ее за руку и повел к выходу.

– Тебя как зовут? – спросил он, когда они вышли на площадь вокзала.

– Надя… Надежда Александровна Воросинская.

– А меня Алексей Петрович Иванов. Для тебя просто Алексей. Значит, так, Надежда Александровна, – он подвел ее к стоящей у здания вокзала лавочке, – садись здесь и жди меня. Поняла?

Надя, растерявшаяся от обилия первых впечатлений, послушно кивнула.

– Я в справочном бюро насчет Владимира узнаю и вернусь. А ты тут рот не разевай, за вещами следи, Москва – город опасный, – Алексей усадил Надю и ушел.

Прошло минут десять, прежде чем Надя, оглушенная суетой большого города, начала осознанно воспринимать происходящее вокруг.

«Так вот ты какая, родина моя Москва! – думала она, озираясь по сторонам. – Светлая, красивая. А люди! Какие красивые здесь люди! Особенно женщины».