Крик журавлей в тумане
– Да это я так, к слову. Больно танцы у них интересные. То шагать примутся, ноги выше, чем солдаты на марше подымают, а то вверх подпрыгивают, крыльями машут, крутятся. Или бегать начнут, да все зигзагами, зигзагами, а потом раз – и встанут, и кланяются, вроде как поклон делают. И замирают. Крыльями встряхнут и стоят. Прямо будто мумии какие.
– Они танцуют от радости, что еду нашли?
– Может, от этой радости, а может, от другой какой. Вот когда под вечер крик раздается, звучный такой, чистый, значит, журавль журавушку подзывает. И все у них по любезному согласию утакивается; если кто кому не подходит, ни в жизнь не сойдутся. А коли по согласию сходятся, начинают на пару петь, в лад. У нас так и говорят: журавли запели – на гнездовье сели. Сидят они там, один птенцов высиживает, другой сторожит. Как опасность заслышит, так кричит, прямо трубит даже: «круууу… крууу…», предупреждает, на беду жалуется. У них для каждого разговора свой звук есть:
то расшумятся, словно новости на базаре обсуждают, а то крыкнут резко: «Кррр», беги, мол, спасайся! Ежели время пришло на зимовку лететь, то у них другой сигнал есть, четкий такой, спокойный: «кру… кру».
– А когда они на зимовку улетают?
– Ты уедешь, и они следом за тобой полетят.
– Прямо за папиной машиной?
– Экая ты придумщица! Журавлям до машин ваших дела нет. У них свой срок… Они с начала августа гнездовья покидают, на перестойку собираются в тех местах, где корм для них есть. Вот как много их наберется, корм на лугах закончится, так тут и жди – полетят… Бывает, иной день прямо по нескольку стай взлетают. Кружат, кружат, чтобы повыше подняться. Любят они высоко летать… Пока подымаются, местами меняются, вперед кто посильнее выходит, а кто послабже – за ними встают, чтобы попутный ветер им был. Так клин и выстраивается, а потом отправляется в путь‑дорогу, в теплые края… Как услышишь курлыкают – посмотри в небо, это журавушки наши летят, перекличку делают, своих окликают. Посмотришь на них, и на душе светлее станет – чтут птицы благочестивый порядок…
– Ты про них, как про людей, рассказываешь! – восхитилась Таня.
– Они и есть люди, только с крыльями. А может, и лучше еще. Потому что в беде друг друга не бросают, слабым, которые отстают, крыло подставляют. Друг о друге заботятся, об опасности предупреждают, а еще вот что бывает. Журавли, когда возвращаются, случается, что в тумане болото свое теряют. Так тогда те, кто уже на земле, протяженно клекотать начинают, будто сигнал подают: летите сюда, здесь ваш дом. И заблудшие возвращаются. И все у них идет своим чередом. Вот такая она птица, журавль наш серый… Засиделась я тут с тобой, девка, идти мне надо. Как меня свекровь учила: «Не та хозяйка, которая складно говорит, а та, котора щи хорошо варит!»
– Я щи не люблю, – настырничала Таня, – ты мне еще не сказала, куда журавли летят.
– Слушать надо было лучше. А то получается опять по присловию: жил‑был журавль с журавлихой, поставили они стожок сенца – не сказать ли опять с конца?.. Говорила ужотко – в теплые края. На юг, значит!
– Почему все на юг летят, а на север – никто?
– Ты это у мамки своей спроси, она про северные края лучше всех все знает.
– Разве? – удивилась Таня. – Она мне про это никогда не рассказывала.
– Вот и пусть расскажет, а я все, что знала, сказала.
– Настасья, – постучала в окошко бабушкина соседка, – ты корову‑то будешь загонять, или ненужная она тебе стала? Полчаса ужо у ворот мычит.
– Ой, это ж надоть, как я оплошала, – бабушка спохватилась и побежала во двор, на ходу хватая корку хлеба для Чернушки.
Глава 3
На день рождения Таня решила надеть новую белую кофточку с ажурным жабо и кружевными манжетами на рукавах.
К Андрею она испытывала особые, непонятные для нее самой чувства. Он считался самым видным парнем в деревне, а может, и в Ленинграде, из которого приезжал каждое лето. Все знали, что по нему сохнет вредная Валька с выселок. А еще знали, что из всех деревенских девчонок он выделяет только «малолетку» Таньку. И Таня это знала, но что надо делать с этим знанием – не понимала, хотя оно ей льстило и давало повод воображать перед подругами.
Определив Чернушку к месту и напоив ее, баба Настя вернулась в дом. Посмотрев на то, как внучка прихорашивается, она сказала:
– Наряжалася барыня – веселилася, нагулялася – прослезилася.
– Ой, бабуль, что‑то ты не то сказала.
– Куда уж нам, деревенским, это вы с матерью барских кровей, не нам чета, – махнула рукой баба Настя. – Дай‑ка мне, барыня, бадью с водой. Пить дам Чернушке.
Бабушка ушла, а Таня уставилась на свои руки, пытаясь разглядеть в них барскую кровь.
– Танюха, – толкнул ее в плечо вбежавший в дом Мишка, – ты пойдешь или нет, меня Андрюха за тобой прислал. Все уже собрались, одна ты копаешься. Если бы не он, я бы за тобою сроду не побежал. Не барыня, чтоб ждать тебя по часу. Где книжка, которую мы надумали Андрюхе подарить?
– А вот и барыня, – огрызнулась Танька и, подражая бабушке, добавила: – Не видишь, что ли, ослеп? На столе лежит.
– Про чего она? – поинтересовался Мишка, беря книгу в руки.
– Какой же ты необразованный! – вздохнула Таня. – Не про чего, а про кого. Про Чапаева. Фурманов сочинил.
– Ладно, умная, поторопись. Андрюха тоже дурак, что в тебя уперся. Жених и невеста, тили‑тили, тесто, – дразня Таньку, Мишка взял книгу и выскочил из дома.
Она побежала следом за ним, накинув сверху бабушкину брезентушку, потому что противный дождь все еще продолжал моросить.
Андрей поджидал гостей, укрывшись от дождя на покосившемся крылечке.
– Тань, ты чего так долго, я уже испугался, что ты совсем не придешь, – Андрей взял ее за руку.
– Надо так, – капризно вывернула руку Таня.
Андрей снял с нее брезентушку и начал стряхивать. Мишка, глядя на такие телячьи нежности, презрительно хмыкнул.
Войдя в дом, Таня немного оробела, увидев среди гостей одних только взрослых ребят и девчонок. Дни рожденья в деревне не отмечались, и никто из них явно не знал, чем же надо заниматься в такой диковинный праздник.
– Поздравляем, – первой сообразила Таня, протягивая Андрею книгу, – желаем счастья и здоровья.
– И мы, и мы тоже, – загалдели ребята, обрадовавшись долгожданной подсказке.
Андрею подарили три книги о Чапаеве – в сельпо более подходящей книги не продавалось, корзину под грибы и большую чашку с блюдцем. Рыжая Валька, окончательно покраснев, протянула ему носовой платок, размером со скатерку, с вышитыми на нем инициалами: А. Т. – Андрюша Тимофеев.
