Кровавый след

Вики не могла представить себе другого исхода. В конце концов, был уничтожен целый отряд СС, а нацисты такого не одобряли.

– Мы с Перкином позаботились, чтобы все выглядело так, будто эсэсовцы стали жертвой авиаудара союзников, уничтожившего железнодорожную линию.

– Вы заявили о воздушном ударе?

В голосе Генри прозвучала усмешка:

– Разве я не упоминал, что мой старый друг поднялся до высоких постов?

Кое‑что Вики по‑прежнему беспокоило.

– Значит, жители деревни знали, что среди них живет стая вервольфов?

– Не знали, пока не началась война.

– А после того, как началась?

– Во время войны любой враг нацистов был для них желанным союзником. Тогда удавалось ладить даже британцам и американцам.

Да, в этом есть определенный смысл.

– Ну а после войны?

– Перкин эмигрировал, и я на некоторое время потерял его из виду.

Несколько минут они ехали молча – теперь, когда Торонто остался позади, их машина была одной из немногих на шоссе.

Вики, закрыв глаза, думала о том, что рассказал Генри. В некотором смысле война, несмотря на все ее ужасы, ставила перед людьми простые проблемы: по крайней мере, тогда они четко понимали, кто враг.

– Генри, ты и вправду считаешь, что стая вервольфов может стать частью человеческого общества? Так, чтобы соседи не узнали, кто они такие? – внезапно спросила Вики.

– Ты представляешь себе город, а ближайшие соседи Хиркенсов живут в трех милях от них. Вервольфы видятся с кем‑то не из своей стаи только тогда, когда сами того хотят. Кроме того, если бы ты не знала меня и не встретилась с демоном прошлой весной, разве ты поверила бы в вервольфов? Разве кто‑нибудь в Северной Америке в наше время в такое бы поверил?

– Но кто‑то о них явно знает, – сухо напомнила Вики. – Хотя в таком случае стоило бы ожидать шантажа, а не убийства.

– Да, шантаж был бы резоннее, – согласился Генри.

Она со вздохом открыла глаза.

Чем она занимается? Пытается распутать дело, имея на вооружении только увеличительное стекло и вампира, без ресурсов полиции. Не то чтобы эти ресурсы до сих пор сильно помогали. Баллистики позвонили незадолго до отъезда Вики и сказали, что пуля, скорее всего, была стандартной, калибра 7,62 мм натовского образца. Это сузило круг возможных подозреваемых до всей Организации Североатлантического договора, а также почти всех, у кого имелось охотничье ружье.

Вики не предвкушала приезд на ферму Хиркенсов. Она впервые будет действовать в одиночку. Что, если она себя переоценила?

– В бардачке есть карта. – Генри вывел BMW с шоссе номер 2. – Не могла бы ты ее вытащить?

Вики на ощупь нашла карту и подала своему спутнику, но он ее вернул.

– Несмотря на свои разносторонние дарования, я предпочитаю не смотреть на карту, когда еду по незнакомой дороге. Тебе придется разобраться с ней самой.

Крепко сжав сложенную бумагу, Вики подтолкнула карту к нему.

– Я не знаю, где мы сейчас едем.

– Мы на Аэропорт‑роуд возле поворота на Оксфорд‑стрит. Скажи, сколько еще нужно проехать по Оксфорд, прежде чем свернуть на Кларк‑Сайд‑роуд.

Свет фонарей едва пробивался сквозь лобовое стекло. Если бы Вики как следует напряглась, она смогла бы разглядеть на карте какие‑то контуры, но, конечно, не смогла бы найти на ней двух маленьких надписей.

– Под солнцезащитным козырьком есть подсветка, – сказал Генри.

Какой толк от этой подсветки?

– Я не могу ничего разглядеть.

– Ты даже не посмотрела…

– Я не сказала, что не буду, я сказала, что не могу.

С того момента, как Вики согласилась покинуть безопасную, хорошо известную ей часть Торонто, она знала, что придется рассказать правду о своих глазах. Как она ухитрилась загнать себя в такой угол?

От напряжения у нее заныли плечи и свело живот. Медицинское объяснение, как и любое другое, для нее всегда звучало как оправдание, как будто она просила о помощи или понимании. И Генри, как и все остальные, начнет относиться к ней по‑другому, как только к ней приклеится ярлык «инвалид».

– Я почти ничего не вижу в темноте, у меня слабое периферийное зрение, и, если верить чертову врачу, при каждом посещении моя близорукость усиливается.

Тон Вики говорил: «Только попробуй поднять из‑за этого шум!»

Но Генри просто спросил:

– А что случилось?

– Это дегенеративное заболевание глаз, пигментный ретинит…

– ПР, – перебил он. Так вот в чем ее секрет. – Мне известно это заболевание.

Он скрывал свои чувства, его голос звучал сухо и деловито.

– Похоже, оно пока не очень прогрессирует.

«Отлично, только еще одного эксперта не хватало, как будто мне мало Селуччи!»

– Ты не слушал, – прорычала она, скрутив карту в нечитаемый жгут. – Я слепну, поэтому мне пришлось уйти из полиции. После наступления темноты от меня никакой пользы. Если мне придется расследовать это дело по ночам, можешь прямо сейчас развернуть машину.

Хоть Вики и пыталась прикрыться гневом, в глубине души она боялась, что Генри именно так и поступит. А еще боялась, что Фицрой погладит ее по голове и скажет, что все будет хорошо (а хорошо уже никогда не будет), и тогда она попытается разодрать ему лицо, и они оба разобьются.

Генри пожал плечами. У него не было намерения подыгрывать тому, что он воспринял как жалость к себе.

– Под прямыми солнечными лучами я превращаюсь в тлеющую кучу углеродных соединений. Похоже, ты находишься в лучшем положении.

– Ты не понимаешь…

– Я не видел солнца четыреста пятьдесят лет. Думаю, я понимаю.

Вики поправила очки и отвернулась, чтобы посмотреть в окно на то, чего не видела. Не имея возможности выплеснуть гнев, она не знала, что теперь делать.