Крылатые
***
Лия никогда ещё не чувствовала себя такой растерянной и слабой. На неё волнами накатывали приступы гнева, сменявшиеся апатией. В порывах ярости она кидалась к телефону, а затем в бессилии опускала руки, понимая, что ей просто некому написать. И позвонить. Родителей она не хотела беспокоить, она слишком любила их… А ещё? В этом огромном городе за неё больше некому было заступиться. В какой‑то момент захотелось только одного – сжаться в маленький комочек и прижаться к тёплым, материнским рукам. Но их здесь не было… Осталась лишь холодная рациональность. Да и, если подумать, заступаться за девушку было бессмысленно. Что, если она действительно уже больна?
Слова санитара напугали её. Неизвестная болезнь… Могла подцепить от спасённого…
«Ну что, горе‑героиня? – едко усмехался тот самый голос разума, – И не говори, что тебя не предупреждали о проблемах! И о больших проблемах!».
Да, да, предупреждали. Вернее, она сама себя предупреждала.
«Бросила бы его и сидела сейчас на парах в универе. Но нет! Мы же хорошие! Мы же благородные, мы не можем пролететь мимо! Вот теперь ты делишь с этим мужиком одну болезнь, а вскоре, может быть, будешь делить одну могильную урну».
В голову мимоходом залетели мысли о похоронах. Умерших крылатых всегда сжигают, а прах развеивает по ветру похоронная процессия. Последний полёт… Красивая и грустная традиция, но теперь она ничего, кроме гнева у Лии не вызывала.
Порывисто выдохнув, девушка постаралась отогнать от себя эти мысли.
Она сидела на застеленной кровати, и от ощущения неизвестности было страшно и тошно. Ей будто казалось, что в неё проник паразит, такой маленький, коричневый червячок, и теперь только и ждёт момента, чтобы вгрызться посильнее. Чувство, сводящее с ума – чувство осквернения собственного тела.
Да что там, она ощущала себя сейчас червивым яблоком.
«Больна… – думала она осторожно, словно не про себя, – Я и вправду больна, или всё обошлось? Меня не стали бы запирать здесь без веской причины… Наверное». Но к несчастью, Лия не так хорошо разбиралась в законодательстве, как хотелось бы. И не была уверена имеют ли врачи право – вот так насильно удерживать её?
– Так, – сказала она себе на выдохе, вперив глаза в пол и в выразительном жесте опустив руки, – Спокойно. Всё нормально, я не истеричка. Если я больна – с этим ничего не поделаешь, и другие люди ничем не виноваты. Я не хочу их заразить из‑за глупого упрямства. Если я не больна, то меня выпустят отсюда уже скоро.
Но проще было сказать это, чем признать. Ощущение возможной смерти ещё не засело в голове, лишь смутные мысли приходили аккуратно. И будто не касались её рассудка. Она не просто не верила, что может умереть, она пока не осознала этого.
В один момент до боли захотелось кому‑то написать. Просто кому‑то. Чтобы хоть кто‑то знал, что с ней… Что она есть, что она сейчас чувствует, и чего боится. В едином порыве Лия снова схватила телефон с покрывала, и открыла диалог с Эйвой. Ткнула в поле введения текста, и… Пальцы замерли над резко всплывшей клавиатурой. Она хотела написать… Но что? Что она в больнице, возможно больна, и ей очень страшно? Эйва не поверит. Вернее поверит, но… Ответит так… Вернее, не так, как хотелось бы Лие, и это ещё больше убьёт морально. Нет, лучше не писать. Или просто не ей.
Лия поочерёдно открывала диалоги с Мэрилл, председателем, Сэшом, Иной, другими ребятами из студсовета, и даже беседу одногруппников. Но никому так и не решилась отправить сообщения.
А между тем, в чате группы шла оживлённая беседа, и Лия вдруг почувствовала, что её это уже не касается. Странное ощущение отчуждённости накатило на неё лавиной и придавило к кровати. Она упала поперёк постели, раскинув руки и крылья. Погасила экран, мягко отбросила телефон от себя подальше… И смотрела, всё смотрела в безликий, белый потолок.
– Здравствуйте, Лия, – раздалось внезапно из‑за стеклянной стены.
Девушка даже не заметила, как к её палате кто‑то подошел. Это был высокий мужчина, лет сорока – сорока пяти, с проседью в русых волосах, и с грязно‑серого оттенка крыльями. Он улыбался… Почти искренне, вернее в эту улыбку хотелось верить, учитывая всю безрадостность ситуации.
Лия нашла в себе силы подняться и подойти к стеклу. Она всё ещё не понимала, почему слышит людей из коридора через такое толстое стекло, но потом заметила в том краю стены небольшой приборчик. Похож на динамик колонки с кнопками по обе стороны. А рядом ящик с двумя дверцами, видимо, для передачи небольших предметов.
Доктор стоял как раз рядом с этим прибором, и его рука лежала на кнопке. А санитар, что был до этого, должно быть управлял этим прибором с пульта, как и дверями.
Она нерешительно подошла к динамику, и тоже нажала кнопку.
– Здравствуйте… – но на большее её не хватило.
– Я – доктор Гести Астар Претович. Вы видели меня сегодня в холле терапевтического отделения, – подсказал врач, и Лия смутно узнала доктора, что выбежал навстречу санитару сегодня утром, – Прошу прощения за то, что мы вынуждены были обманом запереть Вас здесь. Но боюсь, это необходимая мера. Надеюсь, Вы не очень сердитесь?
Вопрос риторический, Лия и сама пока не понимала, насколько она зла.
– Мне нужно Вас осмотреть, – продолжил доктор.
– Ну… Проходите, – она непонимающе кивнула в сторону запертой двери.
Что это вообще за вопрос? Как будто она решает, когда эти двери должны открываться. И только пока доктор Гести одевался в первом шлюзе в защитный костюм, Лия поняла… Он спрашивал, чтобы убедиться, что девушка в порыве ярости не набросится на него! Словно она действительно сумасшедшая или истеричка. Гнев снова закипел в голове. Она ведь всё понимает, надо так надо… Хотя вообще‑то после этого жеста расцарапать доктору его улыбчивую физиономию захотелось ещё больше.
Но когда доктор Гести вошел, из всей его физиономии за медицинской маской были видны только глаза. И как бы старательно он ни пытался ими улыбаться, раздражало это уже гораздо меньше.
– Как Вы себя чувствуете? – дежурно спросил он.
Лия молча пронаблюдала за тем, как он положил на стул рядом с её кроватью ту самую одежду, лежавшую во втором шлюзе, но ничего не сказал.
– Нормально, – безлико отозвалась она, – Опережаю Ваш следующий вопрос – ни на что не жалуюсь.
Врач коротко рассмеялся. Из‑за маски это выглядело очень непривычно:
– Это хорошо. Покажите‑ка крылья.
Девушка безразлично протянула крыло. Сначала левое, потом с небольшим усилием правое. Стоило только напрячь его, как мышцы резануло болью, и они ноюще заболели.
Астар Претович в неприятных на ощупь резиновых перчатках осмотрел основания её крыльев. Перебрал почти по пёрышку, попутно измеряя температуру тела.
– Озноб, головная боль, слабость? – спросил он, не отрываясь от её крыльев.
– Нет, ничего.
