Кукольный дом. Колдуны по ночам варят зелье, смешивая страх и веселье

Ксене опять на миг стало не по себе. У Марины явно кукушка была не на месте, мало ли… Может, Ленка не говорит ей правду по понятным причинам.. Но нет, этого не может быть. Никто не будет держать дурку вот так открытой, выходи – заходи, кто хочет.

– Ну ладно, загляну к нему. Послушай, Марин, а ты как здесь оказалась? Если не секрет. Ну и ты, Вик?

– Мы с Викасей с детства тут. С пятого класса. Мы за детдомом городским числимся вообще, в Мшанске, ну, я прихрамываю немного, это последствия полиомиелита, а Викася из детского дома из окна сиганула, к ней воспитатель подкатывал, жирный скот. Спину сломала, ну вот, поэтому нам нужна круглосуточная реабилитация, и мы живём тут, в интернате, а за детдомом числимся только. Лишь бы не выздороветь и туда не вернуться! Там вообще не жизнь… Я пока сюда не пришла учиться, не знала, как себе чай сделать даже. И почему он сладкий, не знала, что нужно сахару насыпать. А все почему?.. Там же всё готовое, по кухне помогать запрещено, приказы выполняй только, а ничему не учат… Ну нам повезло, у нас травмы серьёзные, не выпишут нас отсюда до аттестатов.

– У вас нет родителей? – тихо спросила Ксеня.

– Почему, у меня мама есть, только её родительских прав лишили. Я её помню. Её посадили, когда мне было восемь. Ей ещё три года осталось в колонии‑поселении, как раз я закончу школу и её выпустят, мы вместе и начнём нормальную жизнь. А Вика – отказница, от неё в роддоме мамаша отказалась. Она из дома малютки в детдом, а потом сюда… Ладно, нам пора уже, с нами не хочешь в «Паук»? – спросила Марина. Девочки допили чай и поставили кружки на поднос, собираясь отнести его на кухню.

– Да мне надеть нечего. И завтра на свидание тоже. Я думала, у вас тут и пойти некуда. Я собралась на следующие выходные с сестрой на шопинг…

– А чего тянуть? Давай завтра, мы с Викасей в город двинем, в кино в Снэйквилль, а там и по магазинам порулить можно. Утром прикинем тебя, а вечером аккурат и за свиданием твоим с Митьком проследим. Ты вернёшься в интернат и встретишься с Митьком, а мы останемся. Потом вы с ним вместе двинете в город, условимся, куда вы пойдёте, ну например, на набережную, во‑от, и мы к этому часу туда тоже незаметно подрулим.

– Давайте! А во сколько?

– Ну выспимся, обед тут в полдень, приходи, сюда за наш этот столик заваливайся, если раньше нас придёшь, встретимся, похаваем и решим.

– Договорились, ну пока! – попрощалась Ксюша с девочками.

– Еленка классная, сеструха твоя! Мы её любим, она вообще нормальная‑ сказала напоследок Марина.

– Ага, я это слышу всю жизнь, мне её ставят в пример‑ устало ответила Ксеня, доедая свой кусок лимонной шарлотки и допивая зелёный чай, задумчиво смотрела в окно, в сад, думая о пропавшей девочке и ковыряя ногтем деревянную сердцевинку на столешнице. И почему так мало удалось поговорить? Надо завтра ещё подробнее расспросить девочек. Может, удастся что‑то вытянуть и без этого идиотского «экзамена». Странноватые, особенно Вика, но хоть какие‑то знакомые у неё в новой школе уже есть. Чёрт, она даже не спросила, в каком они классе. Скорее бы наступило завтра. Ксеня только сейчас, немного расслабившись наконец, поняла, как сильно устала с дороги и как хочет спать. Она поблагодарила тётю Тасю и, сдав ей посуду, сбежала вниз по деревянной лестнице и быстрым шагом пошла обратно через мокрый сад. Идти было минут пять, расстояния тут были приличными, и, погружённая в собственные мысли, идя сквозь разлапистые сосны с прошлогодними шишками, с надвинутым на голову капюшоном толстовки и руками в карманах, Ксеня в какой‑то момент вдруг услышала тихие звуки струн, как будто пробные неуверенные аккорды гитары. Она стала красться, и, подобравшись наконец к большой чёрной ели, под нижними лапами которой могли укрыться пятнадцать таких Ксень, робко заглянула за неё. Каково же было её удивление, когда она увидела черноволосого парня с падающей на глаза неровной чёлкой, в сером грубом свитере, примерно её ровесника, худощавого, склонившегося над чёрной, старой даже на вид гитарой. Пальцы его, белые и тонкие‑ настоящие пальцы музыканта, дотрагивались до струн так бережно и даже робко, извлекали из них звуки столь нежные и полные невыразимой грусти, что у Ксени защемило сердце и взгляд затуманился от внезапной влаги… Было в этой музыке что‑то от окружающего их туманного темнеющего леса, пахнущего хвоей и весной, от её тоски по дому и страха перед неизвестным, от её растерянности… Музыкант как будто почуял издали и поймал, наматывая на струны, её душу. Заворожённая, она подошла ещё ближе, и парень вдруг оборвал музыку и поднял на неё глаза. Ксеня вздрогнула. Взгляд его был холодным и хмурым, а цвет глаз казался невероятно прозрачным и отливающим какой‑то волчьей зеленью. Кожа была белой, черты лица тонкими, брови, густые и тёмные, были почти прямыми и тем самым усиливали угрюмый эффект.

– Привет‑ сказала Ксеня, просто не зная, что ещё сказать, так как парень продолжал мрачно на неё смотреть молча.

– Иди, куда шла ‑спокойно ответил милый мальчик и начал крутить что‑то в своей старой гитаре.

Ксеня опешила от такой наглости.

– Ты не очень‑то воспитан, я смотрю… – промямлила она, краснея от злости.

Парень опять поднял на неё свои мрачные зелёные глаза, смотрел несколько секунд, а потом перевёл за её спину. Ксеня обернулась и увидела второго парня, тоже с гитарой, только упакованной в чехол за спиной, причём парень этот, в отличие от первого, поразил Ксеню своей привлекательной внешностью. Он был высокий, одет во всё чёрное, брюнет, чёрная чёлка падала на тёмно‑карие, сверкающие весельем глаза под резковатыми, разлетающимися к вискам бровями, имел чувственные губы и немного вздёрнутый нос, из‑за которого немного напомнил Ксене мультяшного Гуффи. Красавчик вдруг страшно выкатил глаза, распялил огромный, как оказалось, рот, вскочил, растопырив руки и сгорбившись, из горла его вырвался какой‑то совершенно нечеловеческий рычащий вопль.

Ксеня была достаточно хладнокровной девочкой, в своей школе и балетном классе видела ещё и не такое, и реакцией её было лишь удивлённое лицо и скептическое выражение глаз, означавшее примерно‑ «А не дебил ли передо мной?..»

Парень явно столкнулся с таким девчачьим хладнокровием впервые, медленно опустил растопыренные руки, рык его сошёл на нет. Вид приобрёл он крайне глупый.

– Клоун‑ она повернулась к сидящему под ёлкой‑ А я еще заслушалась.

Ксеня пошагала дальше в сторону жилого корпуса, гордо вскинув голову. Ей очень хотелось обернуться, чтобы ещё раз увидеть тупую физию гитарного романтика, но она сдержалась, стало вдруг нестерпимо смешно.

А ведь один из них‑ друг ее задрота‑«жениха»! И можно не сомневаться, который именно‑ конечно же, этот угрюмый подъёлочник! Клоун вряд ли может быть дружком аутиста. Взбежав по крыльцу, она вытерла кроссовки от налипшей грязи о коврик, зашла, переобулась и огляделась. Под лестницей была большая и старая дубовая дверь. Ксеня подошла, потянула на себя тяжёлую металлическую ручку в виде изогнутого тощего волка с высунутым завитым языком, и дверь с адским скрипом открылась. Ксеня скользнула в полумрак коридора. Так и есть, это мальчишеская половина, ошибки быть не могло‑ по стенам развешаны плакаты рок‑групп, спортивных машин и мотоциклов, по противоположной стене множество пронумерованных одинаковых дверей, Ксеня пошла вправо, ища нужную. Пахло влажным деревом, пылью и каким‑то старьём одновременно. В коридоре было холодно. Ёжась, Ксеня добрела по стоптанному мягкому ковру до нужной двери и постучала. Послышались глухие шаги, и ломающийся голос парня спросил грубо и недовольно – «Кто»?

– Привет! Это новенькая!

Ответом было молчание.