Ложь

Они целовались до самого рассвета, но так и не решились двинуться дальше, руки просто не подчинялись неистовым импульсам помутнённого сознания, которое хотело всего и стразу. Гена даже не решился раздеть Таню, урывками вдыхал аромат возбуждённого девичьего тела и продолжал ласкать её припухшие губы своими не менее припухшими губами. Впервые в жизни он ощутил этот запах и этот вкус, и они навсегда сплелись в единое целое не сравнимое ни с чем.

У Тани кружилась голова, ей не хватало воздуха, тело сотрясалось от волн, которые разрывали её изнутри, стараясь выплеснуться наружу. Ничего подобного с ней раньше не происходило, даже во снах, о которых ей было стыдно вспоминать. И это только поцелуй, успела подумать она в момент, когда сознание на мгновение вернуло её в реальность, а что же будет потом… Как хорошо, что любовь выглядит именно так. Тане очень хотелось, чтобы это была любовь.

– Господи, какая же я губошлёпка, – смеялась она, глядя утром в зеркало. – Вот как теперь идти в университет? Засмеют же.

Генчик подошёл и стал рядом так, чтобы и его лицо тоже отразилось в зеркале.

– Пусть все видят, что у нас любовь.

– Это позор какой‑то, а не любовь. Ты что не мог вовремя остановиться?

– Не хотел, – ответил он, прижал Таню к себе и попытался снова поцеловать.

– Отстань, – капризно произнесла она, упёршись в его грудь руками. – В морозилке есть курица, тащи сюда, будем лечиться.

Гена провёл рукой по её растрёпанным волосам, снова прижал к себе, и в ту же секунду её тело начало источать тот самый аромат.

– Как я тебя люблю, – прошептала она.

– Я больше, – шёпотом ответил он.

Его пальцы скользнули вниз, подхватили подол платья и проникли под него. Таня подняла вверх руки, и воздушная ткань на мгновение коснулась её лица… А дальше был только полёт…

– Какие же мы дураки…, – почти неслышно произнесла она, натянув одеяло до самого подбородка. – Простынь запачкали… Мама теперь будет ругаться…

– Я так долго этого ждал.

– Что мама будет ругаться?

– Нет. Что простынь запачкали.

Они одновременно рассмеялись.

– Надо бы поспать хоть немного, – зевнув, предложила Таня.

– Неплохо бы.

– Тогда тащи простынь в ванну, я потом постираю и бегом ко мне под одеяло.

Гена стащил окровавленную простынь с кровати, и вернувшись через минуту, застал Таню спящей, она лежала, свернувшись калачиком как в детстве, и тихонечко посапывала. Он аккуратно прилёг на другой половине кровати, чтобы не потревожить любимую, и тоже моментально уснул.

Удивительно, что эта парочка умудрилась на отлично сдать все экзамены, поскольку всё свободное время они посвящали поиску наслаждений, с каким‑то остервенением доводя своё неумение до совершенства.

– Ты очень сильно изменилась, – сказала мама, когда по привычке укладывала Таню спать, – совсем взрослая стала. Влюбилась что ли?

– Пока нет, – соврала дочь, чмокнув мать в щёку, – как только это случиться, я сразу тебе скажу.

Но Ольга с первого взгляда почувствовала неладное. Всё было не так – другой взгляд, другая походка, другой запах. Она хотела верить, что ошибается, хотела быть обманутой, но внутренний голос убеждал – её невинная девочка перестала быть таковой.

– Ты уже с кем‑то спала? – наконец, спросила она. – Я отцу ничего не скажу.

– Ма, прекрати. Ни с кем я не спала, – обижено буркнула Таня, и отвернулась к стене.

– Просто я не хочу, чтобы ты потом пожалела об этом.

– Не пожалею.

– Ну Бог тебе судья.

Таня проплакала до самого утра. Вот так, одним коротким разговором с матерью разрушился розовый замок её счастья, и теперь нужно будет постоянно врать и изворачиваться, придумывать оправдания своей лжи. Трудно себе представить реакцию родителей, если бы они узнали об истинном объекте её вожделения.

– И как нам теперь жить? Как быть с родителями? – грустно спросила Таня.

– Мы же будем далеко от них, встретимся пару раз в год, на каникулах, и всё – подбодрил её Гена, – что‑нибудь придумаем.

– Да уж… Придумаем… Мать уже раскусила меня. Только глянула и сразу поняла, что я трахалась. Я не артистка и не смогу постоянно играть роль паиньки. И одной минуты не смогла вчера продержаться. А что будет дальше? Жить мы где будем? В общаге? По разным комнатам?

На балкон заглянул отец Тани.

– Пойдёмте, стол уже накрыт. Будем отмечать ваше поступление.

После нескольких тостов, слово взяла Ольга и повернулась к сидящим рядом детям.

– Мы тут посовещались в расширенном семейном составе и решили, что вы не будете жить в общежитии. Мы продолжим оплачивать квартиру, где вы готовились к экзаменам. Пусть она станет для вас талисманом дальнейшего успеха. Ура!

– Спасибо, мамочка! – не сдержавшись, крикнула Таня, вскочив с места.

За несколько часов до этого, действительно, был семейный совет, на котором Ольга предложила, чтобы Таня и Гена жили вместе, в одной квартире. По её мнению это смогло бы уберечь детей от необдуманных поступков и от контактов с посторонними и потенциально опасными людьми. Она не рассказала о своих ощущениях от встречи с дочерью, что "контакт" вероятно уже состоялся, что Гена не досмотрел, упустил из виду сестру, а та, почувствовав свободу, успела наделать глупостей. Теперь уж точно, всё будет чинно и благородно. Знала бы Ольга как она ошибалась в своей решимости отстоять невинность дочери.

Игра в кошки мышки продлилась шесть лет. Оказалось, что Таня была не права, говоря, что она плохая актриса, её ложь была настолько правдивой, что у родителей не возникало никаких сомнений, но всему когда‑то приходит конец. Концом беззаботного счастья стала беременность, скрыть которую было уже невозможно, а делать аборт Таня категорически отказалась.

Скорая увезла Ольгу и Полину, которые почти одновременно лишились чувств, услышав страшное признание детей, а их мужья, от бессилия и непонимания, что делать дальше, вцепившись друг другу в глотки, долго катались по полу, словно каждый был виноват в случившемся. Ольга умерла первой, на следующий день не выдержало сердце у Полины, а через три месяца рядом с могилами близняшек появилась ещё одна, маленькая, в которой лежал их внучок, умерший во время родов.

– Мы тоже теперь должны стать врагами как наши отцы? – Гена понимал глупость своего вопроса, но он не знал, о чём ещё спросить Таню, только что отошедшую от успокоительного.