Любовь серой мышки

– Да ни с кем я не дрался! Честное слово! Это, наверное, из‑за учёбы. Математичка твердит, что я стал бестолковым, туго соображаю, о чём она говорит.

– Вот как! – опешил отец и задумался. Он признался самому себе, что в последнее время почти не обращал внимания на успеваемость сына. Бытовуха заслонила учёбу. Надо срочно ликвидировать этот серьёзный пробел!

По дороге в школу Игорь купил цветы и, хотя прекрасно понимал, что с этим букетом он будет выглядеть нелепо, всё же направился в школу. Ох, как он ненавидел те минуты, когда кто‑нибудь из учителей читал нотации про сына.

У него, как в детстве, была привычка при этом покрываться багровым румянцем, и не покидало чувство, что это его самого отчитывают за какие‑нибудь дурацкие проделки.

Учительница математики – угловатая худощавая дама, в огромных очках, закрывавшими половину её лица, густо напудренная, отчего лицо у неё было похоже на маску, сухо пригласила его пройти в учительскую. Невзирая на то, что в небольшой комнате, присутствовали её коллеги, хорошо знавшие Быстрова, она не дала ему опомниться, и сразу же принялась выговаривать:

– Вы что хотите, чтобы ваш сын оказался в школе для слабоумных! Почему совершенно не следите за мальчиком? Он так скатился! Это позор для вас! А ведь совсем недавно он был один из лучших учеников в классе. Сейчас ему ничего невозможно вдолбить.

Он стал страшно неусидчив, у него всё время какой‑то отсутствующий взгляд. Понимаю, что вам нелегко сейчас, но это нисколько вас не оправдывает. Семейные обстоятельства никоим образом не должны сказываться на состоянии ребёнка.

Учительница ещё раз пригрозила школой для умственно отсталых. Красный и вспотевший после её тирады, Быстров еле сдерживался, чтобы не нагрубить в ответ. Он был весьма возмущён, что она так нелицеприятно отзывалась о Тимке. « Какой он умственно отсталый, – думал он, – если за лето книжек 20 прочитал. Попробовала бы она сама так! Сын буквально схватывает всё на лету».

Что касается успеваемости по математике, то он и сам в своё время хромал по этому ненавистному предмету.

Понурый, как побитая собака, он вышел из учительской во двор, где его поджидал весь съёжившийся Тимка. Сын догадывался, что математичка «пилила» отца, и что сейчас тот в отместку задаст ему хорошенькую трёпку.

Но вопреки его ожиданиям, отец и пальцем к нему не притронулся, всю дорогу, пока они ехали, он был хмур и молчалив. Зато Оксанка, в отличие от них, весело смеялась, рассказывая им о нехитрых детсадовских событиях.

Когда до дома остался один поворот, сзади кто‑то настойчиво посигналил. Игорь оглянулся. После вчерашнего снега под колёсами разбухло, и всё время хлюпало, как под старой калошей. Сквозь запотевшее стекло он ровным счётом ничего не разглядел.

Тогда он резко затормозил, торопливо вышел из машины. Следом остановился знакомый новенький автомобиль. Через полминуты оттуда вышла, протягивая ему руку в тонкой перчатке, улыбающаяся Адель. Она была в нарядной белой шубке и такого же цвета сапожках.

Женщина внимательно и, как ему показалось, недоумённо посмотрела на букет белых роз, которые он прихватил с собой.

– А я вашу машину заметила, когда вы стояли у магазина, и последовала за вами, – с улыбкой сообщила она, пристально глядя ему в глаза.

– Помните тот чудесный вечер на лесной поляне! Какая тогда была прекрасная погода! Только вы нас почему‑то быстро покинули!

Она ещё о чём‑то говорила, призывно сверкая глазами и подкрепляя свои слова свойственной ей полуулыбкой.

Теперь её вызывающая красота ещё больше его поразила. Её синие глаза, казалось, проникали в самую душу.

– Вы, Игорь, вероятно, торопитесь, а я вас отвлекаю, – извиняющимся тоном проговорила Адель, зябко поёживаясь и постукивая изящными сапожками. И опять остановила свой взгляд на чуть увядших цветах.

– Нет‑нет, что вы, – поспешно заверил он и тут же смущённо протянул ей цветы, не понимая, зачем он это делает.

– Это вам!

Он кашлянул, пряча неловкость.

Разрумянившееся на холоде лицо у неё вспыхнуло от удовольствия.

Боясь, что она сейчас уйдёт и больше он её никогда не увидит, Игорь торопливо со смехом принялся рассказывать о том, какую головомойку он только что получил от Тимкиной учительницы. Его словно прорвало.

Он с увлечением говорил, какие проделки устраивает ему шаловливая детвора. Однако через некоторое время вдруг спохватился и замолчал, боясь предстать в глазах этой красивой и, по всей вероятности, умной женщины, эдаким шутом гороховым, который поверх голов своих детей уже ничего не замечает.

Но Адель слушала его довольно внимательно, время от времени сочувственно кивая головой, и постукивая каблучками. Он отметил про себя, что прежних её длинных роскошных волос, которыми он любовался на той лесной прогулке, теперь как не бывало. Она сделала перманент, и эта короткая причёска придавала какую‑то лихую удаль её весьма симпатичному личику.

– Интересно, сколько же ей лет? – гадал он, – скорее всего, не больше 25, а, может, она мне ровесница. Этот её проницательный взгляд, так может смотреть лишь опытная в любовных делах женщина. Несомненно, она – светская львица, но кто она, чёрт побери? Я её совсем не знаю. Где она живёт, чем занимается, замужем ли, наконец?

Затянувшуюся паузу прервал вдруг отчаянный детский плач. Игорь виновато посмотрел на Адель и, извинившись, направился к машине.

– Ну что вы орёте, как сумасшедшие! – впервые за последнее время он повысил голос на детей.

– Папа, а Тимка меня больно толкнул! – пожаловалась Оксанка.

– Ещё не так получит, если будет говорить всякую чепуху! – пробурчал сын, искоса поглядывая на отца. – Она, папа, сказала, что ты покупаешь нам новую маму.

– Ах, вот оно что! – ему одновременно было смешно и грустно. Он оглянулся на Адель, выглядывающую из машины. Она пристально смотрела на него, затем многообещающе взмахнула рукой.

– Я позвоню вам, Игорь! – донёсся до него её тонкий серебристый голосок, который ещё долго, как симфоническая мелодия, звучал в его ушах.

Дома Игорь проследил, чтобы дети, раздевшись, поели. Оксанка сосредоточенно размахивала вилкой и под конец опрокинула тарелку с остатками еды на пол, тёплые брызги разлетелись во все стороны. Вслед за этим раздался отчаянный рёв.

– Я не виновата, папочка! Это всё плотивный Кеска! Он плигнул плямо на талелку.

Отец устало развёл руками и огорчённо проговорил, обращаясь к дочке.

– Ты просто – горе моё! Правильно мама так говорила. У тебя, дорогая дочурка, все кругом виноваты. То Тимка, то кот Кешка, то воспитательница, то ещё кто‑то. А когда, интересно, ты будешь сама отвечать за свои поступки?

Он пододвинул к себе стул, усадил рядом притихших детей и с серьёзным видом, со строгой интонацией в голосе, приступил к давно созревшему разговору.