Медный обряд. Легенды Черного озера

– Что ж, превосходно, – Борис Глебович зашелся тяжелым кашлем, а потом продолжил. – Я получил докторскую степень двадцать лет назад. Тогда же поступило предложение поработать в вологодском университете. А до этой поры я числился в составе крупной археологической группы. Путешествовал по миру, участвовал в международных исследованиях, писал научные труды. Наша команда была дружной и сплоченной, ее состав почти не менялся. Мы прошли огонь и воду, пески и тундру. Участвовали в самых известных экспедициях. Было много всего интересного, вы же знаете, археология в те времена развивалась семимильными шагами. На каждом участке море работы. Мы и не заметили в этой вечной круговерти, как подкралась старость. А силы‑то стали не те. Вот и задумались о новой работе. На пенсию никто не собирался, мы не привыкли к покою и одиночеству. Меня, как я уже сказал, пригласили на кафедру, некоторые соратники ушли с головой в научную деятельность, а мой лучший друг Олег Соловьев, занялся созданием антикварной коллекции.

Как‑то раз он собрался в Златоуст за набором стальных ножей со штихельной резьбой, и попросил, чтобы я присмотрел денек другой за квартирой. Олег буквально светился от счастья, когда уезжал, хвалился передо мной новым экспонатом: старинными часами, которые один в один напоминали ваш экземпляр. Но, – поднял палец профессор, – за медной крышкой корпуса скрывался черный циферблат с ярко‑желтыми цифрами.

– Зачем тебе они? – спросил я Олега. – Ты же не собирал часы!

– Неправда, мой профиль – резьба по металлу. Только взгляни на это чудо! Безукоризненный рисунок! Ручная работа, – парировал он. – Выкупил у одной дамы. Часы ей достались от отца, потомственного белого офицера.

– Согласен, гравировка уникальна, – признал я. – А что с механизмом?

– Не подлежат ремонту, – опустил голову Олежка. – Я обратился к мастеру, он крутил и так и сяк, бесполезно. Не страшно. Хозяйка предупреждала, что часы не завести.

– Главное, что ты доволен, – подытожил я. – Поздравляю с новым приобретением. А за музей не беспокойся, пригляжу. Хорошей тебе дороги.

Ночью я долго не мог уснуть, ворочался с боку на бок. В чужом доме тяжело засыпаю. Только задремал – слышу тихий всплеск. Ну, думаю, кран плохо закрыл. Поплелся в ванную, но когда проходил мимо комнаты‑музея, замер, что околдованный. На полу будто раскинулся маленький пруд. Я присмотрелся. На воде заискрился свет от уличного фонаря, побежала мелкая рябь и снова негромко плеснуло. В нос ударил резкий болотный запах, с примесью гнили и травы. «Ну, все, – испугался я, – затопило дом». Я включил свет, и пруд бесследно исчез. Прошелся, осмотрел комнату еще раз. Надо же такому привидеться!

Потом случайно взглянул на часы. Они по‑прежнему лежали под стеклом, как и вчера, но что‑то с ними было не так. Я подошел ближе и увидел, что бумага под корпусом стала влажной, а в цепочке запуталась речная водоросль. У меня пропал дар речи. Я слышал о проклятых артефактах, но никогда не верил коллегам, которые рассказывали о них. Считал, что они сочиняют страшные сказки. И вот она, сказка, прямо передо мной…

Когда я проснулся, то так и не понял: был ли это сон или же все происходило наяву. Водоросль с цепочки исчезла, а бумага под часами разгладилась, никаких следов воды или пятен. Но тревога осталась.

В полдень друг вернулся, и я не удержался, выложил перед уходом свои опасения. Соловьев только рассмеялся в ответ. Боюсь предположить, что он подумал обо мне в тот день. Мы, археологи, вынуждены быть скептиками. Можно свихнуться, если верить, что находки обладают большим, чем просто историей.

Прошел месяц, и я утвердился в мысли, что увидел скверный сон, но однажды поздним вечером позвонил Олег:

– Помнишь, Борис, ты говорил о неких странностях в моем доме? – взбудораженно начал он. – Ты оказался прав. Что‑то здесь неладно. То всплески воды, то ветер, то дождь с потолка, то жуткая вонища из музея, то тиканье часов. Соседи крутят около виска. Я прибегал к ним ночью, думал, что меня топят. Но дело не в утечке! Я тоже видел озеро в комнате. Жуть. А потом оно внезапно исчезло, стоило включить свет. Как такое возможно? Одинаковые сны? Или мы одинаково рехнулись?

– Ты меня разыгрываешь? – осерчал я на товарища.

– Вовсе нет. Как будет время, зайди ко мне, попробуем вместе разобраться.

– Хорошо, зайду. Но если узнаю, что это была шутка…

– Ты знаешь, шутить я не мастак, – перебил Олег. – Обещай, что сегодня‑завтра заскочишь. Ты что‑то говорил о часах, так вот, я считаю, что на них не простая гравировка. Это символы. Надо бы их расшифровать.

– Понял, – ответил я. – Приду, как вырвусь с работы.

А время выпало сессионное. Каждый день был расписан – зачеты, экзамены, семинары. К Олежке поехал через неделю. Вижу – квартира открыта, родственников полный дом. Говорят, руки наложил на себя Соловьев, повесился.

Борис Глебович помолчал, опустив голову.

– Я не верил, что Олег решился на это сам. Он так любил жизнь, у него имелось столько планов, проектов… Я не сомневался: его погубили те самые проклятые часы.

Несколькими днями позже позвонил брат Олега, который тоже увлекался коллекционированием. Он попросил помощи в разборе экспонатов. И когда я листал учетный журнал, то не нашел ни одного упоминания о медных часах, они бесследно пропали из квартиры. Хотел разыскать женщину, которая принесла их, но о ней никто не слышал. Я силился вспомнить ту гравировку. Безуспешно. Однажды она приснилась. Я сразу же зарисовал кольцо из цветов и молнию в центре. О цветах не говорилось в словарях, а молния – это славянская руна, древняя мера одного мига. Ее называли и руной победы. Полное значение рисунка я не разгадал, возможно, это родовая печать. Тогда в нее вложены смыслы, которые нигде не описаны.

Я решил не возвращаться к прошлому. У меня получалось до тех пор, пока не увидел у вас часы, почти такие же, как были у Олега. И про ведьм у черных вод было сказано неспроста, так? Вы точно в порядке и не нуждаетесь в помощи? – профессор выжидательно взглянул на меня.

Я призадумалась. История Бориса Глебовича вызвала бурный отклик. Кажется, я догадывалась, что произошло с Олегом. То же самое могло случиться со мной. Берегись медной ведьмы… Она вновь начала охоту. Я – ее жертва.

– Да. Мне знакомы черные воды, – сказала я и облизнула пересохшие губы. Вновь затошнило. Некстати вспомнилась мерзкая жижа в кружке. – Вижу их с детства. Сначала они снились, теперь… появляются в любой момент. Я считаю, что дело не в часах, а в материале, из которого они сделаны.

– Вы про медь? – удивился Борис Глебович. – Что в ней такого?

– Думаю, мне придется начать издалека, чтобы все объяснить, – покачала я головой.

Профессор перевел взгляд на часы и сказал:

– Я бы хотел послушать, если вы располагаете временем.

Я не боялась раскрыть карты. Страшнее – копить тайны в себе, страшнее – ждать, когда погрязнешь во мраке. Пока все складывается наилучшим образом, пока твою правду принимают – следует действовать. Собравшись с духом, я начала:

– Я почти не помню детство до пятилетнего возраста…

Мой рассказ оказался длиннее, чем у профессора и занял около часа. Он не торопил меня, ему была важна каждая деталь. Когда я закончила, Борис Глебович в десятый раз снял очки, еще раз тщательно их протер и спросил:

– Как я понял, часы все это время находились у Дарьи Степановны?