Миланский вокзал

Мы можем предположить, что это белый гетеросексуальный мужчина итальянской национальности в возрасте от тридцати до пятидесяти лет. Обладая хорошим интеллектом, хотя и низким или средним уровнем образования, он не имеет семьи и работает на неквалифицированной работе с низким уровнем ответственности. Короче говоря, это внешне нормальный человек, интегрированный в общество, даже если он ведет уединенное и одинокое существование.

Что касается его личности, то это замкнутый и сложный человек. У него было трудное детство, отмеченное какой‑то травмой и, возможно, слишком репрессивным воспитанием. Его социальная жизнь чрезвычайно бедна из‑за фундаментальной неспособности общаться с другими людьми, особенно с женщинами, по отношению к которым он испытывает сильное чувство неполноценности. Тот факт, что его сперма была обнаружена в полости рта и на телах убитых женщин, но не во влагалище, говорит о том, что он импотент. В этом контексте неудивительно, что в качестве мишени он выбирает проституток. На самом деле они являются особенно легкой добычей, и он, по всей вероятности, является их постоянным клиентом.

Убийство доставляет ему сильное удовольствие, а также волнующее чувство власти и контроля. Также, безусловно, присутствует элемент символической мести женщинам в целом. Их убийство для него – это форма мести, способ, который он нашел для утверждения своего превосходства и мужественности. Только уничтожая их, он восстанавливает свою самооценку. Значимым в этом смысле является использование ножа, который приобретает значение замены пениса – не преуспев со своим половым органом, он проникает в них лезвием, – а также тот факт, что раны, которые он наносит, сосредоточены на груди и лобке, как будто он хочет уничтожить саму суть женственности.

Все это было чрезвычайно интересно, но в целом имело мало практической пользы. Если говорить конкретнее, то это не давало никаких новых подсказок следствию и не способствовало сужению списка возможных подозреваемых, который на тот момент был настолько широк, что стадиона «Сан‑Сиро» не хватило бы, чтобы вместить их всех.

Мне, новичку в отделе по расследованию убийств, было поручено координировать работу небольшой группы агентов, отвечавших за сбор телефонных сообщений, которые день ото дня с возрастающей скоростью поступали в штаб‑квартиру полиции. Наша задача состояла в том, чтобы отсеять их и передать следователям оперативной группы только те, которые не были явно необоснованными и заслуживали дальнейшего расследования. С первых дней мы собрали богатый ассортимент сумасбродов и мифотворцев. Среди них полезных – ноль.

Несмотря на то что общий климат был не самым лучшим и я не принимал непосредственного участия в следственных действиях, я был счастлив и рад возможности участвовать в таком важном расследовании. Это дело меня заинтересовало, и я, как только мог, изучал досье, которое к тому времени состояло из нескольких папок, часто оставаясь в управлении полиции после окончания смены. Я также раздобыл материалы ФБР и исследования о серийных убийцах, которые читал дома по ночам, пока глаза не закрывались, а мозг не отключался, чему Аличе, с которой у меня в то время все только начинало становиться серьезным, была совсем не рада.

Я начал понимать, насколько сложны расследования серийных убийств. У преступника нет четкого и ясного мотива, и никакие прямые отношения не связывают его с жертвой, поэтому, в отсутствие свидетелей, у следователей не остается ничего, кроме информации и улик, которые они могут получить при осмотре мест преступления и тел жертв. В нашем случае было только последнее, поскольку мы понятия не имели, где действовал убийца.

Прошло около десяти дней, в течение которых зной не давал городу передышки, а расследование не продвинулось ни на шаг. Среди членов рабочей группы, измученных жарой и стрессом, распространилось чувство недоверия. Однажды вечером, закончив просмотр дневных отчетов, я снова стал читать досье расследования. Я читал список личных вещей в сумочке Лореты Валлы, которую убийца, как обычно, предусмотрительно оставил рядом с трупом, когда наткнулся на описание одного из найденных предметов: связка ключей, на которой были следы крови. Ничего странного, на первый взгляд. Жертва была зарезана, и кровь принадлежала ей, криминалисты проанализировали ее. С другой стороны, сама сумочка была залита кровью. Так что же вдруг привлекло мое внимание именно к этой детали? Я думал об этом, пока в моем сознании не сформировался вопрос: если ключи были в сумочке, то как они могли испачкаться? Они действительно принадлежали Валле, и я не мог представить ни одной правдоподобной причины, по которой она или убийца должны были взять их в руки в момент убийства. Мне хватило одного краткого изложения списка, чтобы подтвердить, что связка ключей была единственной среди предметов, содержащихся в сумке, в связи с которыми упоминались следы крови.

Гораздо более способные и опытные полицейские, чем я, уже просмотрели этот список, так что, вероятно, это было «пустышкой», но что‑то тут не вязалось, хотя я не мог точно объяснить, что именно. Я проверил все досье на убитых проституток: в двух других случаях – во втором и четвертом – в списках личных вещей упоминались пятна крови на ключах, найденных в их сумках. Затем отыскал фотографии сумочек жертв и внимательно изучил их одну за другой с помощью лупы. Когда я наконец оторвался от фотографий, сердце у меня в груди забилось быстрее. Однако, прежде чем предаваться ликованию, я решил на всякий случай проверить сами объекты. Когда же вернулся из комнаты для хранения улик, у меня больше не было сомнений. Как бы я ни был удивлен и ни верил, я действительно кое‑что обнаружил: пятна крови были на всех пяти связках, а не только на трех (в двух случаях составитель списка забыл упомянуть их из‑за спешки или небрежности), но их можно было найти именно на одном ключе, меньшем, чем остальные, одинаковом в каждой связке по марке и модели. Пять совершенно одинаковых ключей, которые в каждой сумке были единственным предметом, испачканным кровью. Случайности или совпадения быть не могло: эти ключи там оставил убийца.

У меня было искушение немедленно позвонить кому‑нибудь и рассказать о своем открытии, но к тому времени уже перевалило за полночь, и в управлении полиции не было ни души. Кроме того, я решил, что, прежде чем говорить об этом, лучше подумать еще немного с холодной головой, дабы быть полностью уверенным, что я не совершил ошибку, и не рисковать выставить себя дураком. Вернувшись домой, я не мог заснуть, несмотря на сильную усталость, – отчасти потому, что все еще был на взводе, отчасти из‑за невыносимой жары. Я продолжал думать о ключах. Если убийца положил их туда нарочно, для него они были важны, что‑то значили. Но что именно? Я понятия не имел, но в то же время эти проклятые ключики всколыхнули смутные и путаные воспоминания, которые плавали за краем моего сознания, не давая мне возможности сосредоточиться на них. Это было досадное чувство, подобное тому, что испытываешь, когда слово вертится на кончике языка, но ты никак не можешь его вспомнить.

И только посреди ночи, после нескольких часов, проведенных в постели в поту, когда я уже почти заснул, меня посетило озарение: Синяя Борода! Именно там я услышал о нем – в одной из сказок Перро, которую одна из бесчисленных нянек, нанимаемых отцом для моего воспитания, прочитала мне в детстве, расстроив меня так сильно, что несколько недель мне снились кошмары.

Сказки Перро тем не менее должны были быть у меня дома – я никогда не выбрасывал книги своего детства. Если я правильно помнил, они лежали где‑то на чердаке, в коробке. Мне потребовалось некоторое время, но в конце концов я нашел этот том и перечитал сказку.