Музыка моего сердца

Был хороший, теплый день, и я села на качели. Лес вокруг пестрил красками, было так тихо. Я сидела и наслаждалась всей этой красотой. Я очень любила это время года, золотую осень, когда еще тепло, дожди пока не начались и деревья в золоте. Такая погода бывает неделю, не больше, и мне всегда хотелось погулять, но всегда была работа, и эта красота проходила мимо меня. Сейчас я наслаждалась этим великолепием.

Из дома вышел Финн с пледом, укрыл меня им и пошел назад, через минуту вернулся с двумя чашками чего‑то горячего. Он отдал мне одну чашку и сел рядом.

– Пей, это от простуды.

– Надеюсь не поганки? – смеялась я.

– Нет, но тоже рецепт моей бабушки. Там корешки всякие, я специально за ними в лес ходил. Еще корица, гвоздика, чабрец, мята и имбирь, правда, замороженный, но не страшно.

– Пахнет хорошо, спасибо, – я отхлебнула, – и вкусно.

Я прислонилась к нему плечом, мне было с ним так хорошо, в его присутствии у меня внутри что‑то переворачивалось. Мне была очень приятна его забота, но я не понимала, есть ли что‑то за этой заботой. Мне хотелось спросить, но я не стала.

Он всегда мне помогал, то посуду убрать, то белье с веревок снять, то картошку почистить, так, по мелочам. И я не могла понять, помогает ли он мне просто потому, что я женщина, или есть другая причина. Он не помогал Оле, но вокруг Оли вечно крутился Дима и пылинки с нее сдувал. Когда Дима только начал подкатывать к Оле это сразу было видно, и ребята дико стебались над ним. Здесь же не было и намека на это. Значит, и причины для стеба не было, решила я, и закрыла для себя эту тему.

 

 

9

 

1 декабря 2022 года

 

За последние два месяца настроение внутри нашей общины изменилось. Когда прошла эйфория от того, что мы выжили, нашли дом и наладили быт, началась всеобщая депрессия. Когда случается что‑то очень плохое наш мозг часто переходит в режим самосохранения. Мы не чувствуем того, что должны бы чувствовать в данной ситуации. Мозг как бы дает нам время прийти в себя, а потом эмоции начинают накатывать, и человек начинает запоздало страдать. Мы все слишком много потеряли, мы потеряли все. То, что мы приобрели, никак не могло покрыть наших утрат.

Мы перестали собираться вечерами, играть в карты и пить вино, теперь это было редко. Все ссылались на то, что теперь устают из‑за хозяйства, не высыпаются. На самом деле каждый закрылся в себе и своем личном горе, каждому надо было это выстрадать и выплакать.

Никите по ночам снились кошмары, и он прижимался ко мне в отчаянии, вероятно, ему снилась Юля. Однажды я спросила, но он отшутился. Оля с Димой ударились в беспробудный секс, как в наркотики. Финн уходил в лес и подолгу бывал там. Часто возвращался с подстреленным зайцем или дикой уткой, собирал грибы, какие‑то коренья, ягоды. Потом, когда наступила зима, говорил, что любит гулять в одиночестве. А мне хотелось поговорить. Как психолог я знала, что несказанное остается, а сказанное освобождает. Но все вели себя так, как будто ничего не произошло, все живы, и слава богу. Все живы, но в каждом из нас огромное количество могил.

Я начала вязать, это успокаивало. Навязала всем носков, свитеров, шарфов, и даже варежек. Никто и словом не обмолвился о том, что я занимаюсь бесполезным делом. Одежды и всяких аксессуаров осталось столько, что и за десять жизней не сносить. Потом я начала шить покрывала из меха.

Я очень любила меха, шубы, однажды, приехав в меховой магазин, мне показалось, что я попала в меховой рай. Я могла брать любые шубы и не только, я могла брать все, что захочу. И я набрала. Раз уж такое количество зверей убили ради их меха, пусть это будет не напрасно. Я шила покрывала, декоративные наволочки, даже домашние чуни и унты. Потом делала разные статуэтки и поделки из сосновых шишек и пуговиц, страз и другого мелкого барахла.

Вдобавок к этому, у всех, кроме Димы с Олей, уже начался сексуальный голод. В один прекрасный момент я сказала Никите с Андреем, что пора бы им спать у себя в комнатах. Лежа в постели с двумя голодными мужчинами, каких только фантазий у меня не было. Можно только догадываться о том, что было в их мыслях.

 

Однажды я проснулась, и поняла, что я хочу жить. Я как будто вдохнула свежего воздуха. Когда ты тонешь в своем горе, у тебя не возникает мысли о том, что так можно и утонуть. Только когда достигаешь дна, чувствуешь слой ила под своей спиной, и толщу воду над тобой, приходит осознание выбора. Ты либо выдыхаешь последний воздух из легких и отходишь в мир иной, либо отталкиваешься. Вероятно, в это утро я оттолкнулась от дна. Ты все еще в воде, и всплывать будешь еще долго, а момент, когда ты выйдешь на берег вообще далеко за горизонтом мыслей, но ты принял решение, это начало.

Я решила устроить дискотеку. В столовой уже бывшего административного здания было музыкальное оборудование, зеркальные шары, светомузыка и прочее. Мы перенесли все это в один из летних домиков, и решили, что это будет наш местный клуб. Мы еще ни разу им не пользовались. Я решила, что пора.

Мы сидели за завтраком и болтали о насущном. Никита увлекся иберийскими свиньями и занимался их правильным питанием и содержанием.

– Думаю, что на новый год мы поедим хамона, – торжественно объявил он.

– И правда, новый год ведь скоро, – опомнился Андрей, – надо будет устроить что‑нибудь крутое, это ведь будет первый новый год в новом мире.

– Отлично, предлагаю завтра устроить репетицию, – объявила я.

Никто особо не обратил внимания на мои слова.

– Я серьезно, – продолжала я, – нам надо встряхнуться, надо оторваться, напиться в слюни, потанцевать и побуянить. Это не приглашение, явка обязательна, завтра у нас вечеринка.

Не было особых поводов протестовать и предложение было вяло, но принято.

Днем все ребята пошли в наш клуб украшать здание и настраивать оборудование. Я в нашем доме готовила обед, Финн остался со мной помочь. Он уже совсем хорошо говорил по‑русски, вероятно у него был талант к языкам.

– В тебе что‑то изменилось, – заметил он.

– Я приняла решение жить дальше.

Он молчал какое‑то время, погрузившись в свои мысли.

– Я сейчас вдруг осознал, что я где‑то на краю, твои слова привели меня к этой мысли.

Он опять замолчал. Я не мешала ему думать. Первый раз за все время он начал говорить о том, что происходит у него внутри.

– Ты права, надо принимать решение. Так жить нельзя. Это и на жизнь не похоже, это какая‑то тюрьма.