Мёртвый поводырь

Ксения прекрасно видела по его насупившемуся лицу, что он, как и прежде, не расположен разглагольствовать о своём настоящем местопребывании, очевидно, было нечто такое, что мешало ему раскрыться перед ней. А, может, у них там, в другой жизни свои какие‑то законы. Нет, она совершенно запуталась.

– Ну, какая тебе разница! Главное, что ты сейчас будешь слушать свою любимую мелодию.

Глядя на его знакомое и незнакомое лицо, на страдальческую гримасу, на то, с какой мукой наблюдал он за ней, Ксения прислушалась, замирая. И вот откуда‑то издалека полилась чарующая музыка, под волшебным влиянием которой она всегда приходила в поэтическое настроение.

В этот раз, когда они лежали, умиротворённые, мокрые после купания, усталые, измазанные в песке, он словно задался целью удивить её ещё более изощрёнными сексуальными приёмами. Он проделывал с ней такое, о чём она никогда ни от кого не слышала и не видела даже в самых дерзких порнофильмах, однако всё это не очень её радовало и доставляло удовольствия, тем не менее она мужественно переносила все эти новейшие ласки просто потому, чтобы угодить ему, своему бесценному призраку, ибо смертельно боялась, чтобы он, не дай бог, не исчез безвозвратно. Правда, смело упражняясь на любовной ниве, Алексей ни на миг, очевидно, не забывал, с кем имеет дело, потому что не забывал нашёптывать ей трогательные слова, типа: « мой птенчик», « малышка», «мой зайчонок», «лепесточек мой» и при этом нежно держал за руку, гладил лицо, влажные волосы, с упоением целовал глаза, маленькие, почти детские ступни. Она с блаженной улыбкой лежала на траве, а где‑то вверху раскачивались мандариновые деревья в такт их движениям. Эта его мужская ненасытность, в которой было что‑то одновременно и от дикого зверя, который, ухватив добычу, стремился одним махом с ней расправиться, и от лукавого домашнего кота, который, поймав кошку, ещё хочет с ней поиграть, её бесконечно удивляла. В ней, как ни странно, шевелилась ревность, воспалённое воображение услужливо подсовывало картину, где он вот также, быть может, нетерпеливо и страстно ласкал не её, а другую, наверное, знойную женщину, и та, другая, замирала в его крепких объятиях. « Все они мужики одного поля ягода. Сейчас со мной, а на стороне, небось, есть другая… двойная игра… а ещё твердит, что любит…»

– Ты где это так научился? Браво, просто браво! Раньше, как медведь, был неуклюж! – с грубоватой прямотой выговаривала она, высвобождаясь из его объятий.

«Обманщик какой! С другой наловчился, а на мне практикуется».

«Извращенец ты! Ненасытный сексуальный маньяк! Садист! – со злорадством кричала она, – я больше с тобой не буду, ни за что… потому что ты с другой тоже…

Однако он, не обращая на её истеричные реплики внимания, настойчиво притянул к себе, вновь раздевая её. И опять по телу её пробежал горячий ток, и вся она напряглась, как пойманный зверёк, а сердечко резко ворохнулось где‑то у самого подбородка и вдруг замерло.

– Напрасно ты на меня шипишь, малышка, я и раньше мог так. Просто, как бы это тебе объяснить… ты была для меня вроде святой что ли тогда, я тебя стеснялся, понимаешь, ты холодная была.

– Так я у тебя одна? Поклянись!

– Ты всегда у меня одна, как солнце одно, как небо, как луна, – с пафосом провозгласил он, заключая её в объятия, и они, примирённые, опять взялись за руки и побежали купаться. Уже в воде она вскарабкалась к нему на колени, обхватив одной рукой за шею.

– А помнишь, после свадьбы я жутко боялась тебя как врага. Ты, наверное, и не подозревал, что я шла на кровать, как на плаху. Сдуру вообразила, что я умру, не помню от кого, я слышала, что это ужасно больно.

– А я утешал тебя как мог, говорил, что с недельку можно и просто так вместе полежать, чтобы ты ко мне сначала привыкла.

– А я и после той недельной отсрочки, помнишь, торговалась с тобой, как на базаре, чтобы только ты не приставал ко мне ещё недельку.

– Да я тебя ещё месяц не трогал, терпел, – напомнил он ей и мило улыбнулся.

– Клавдия со смеху покатывалась, когда я рассказывала, что у нас долго ничего не получалось. А ты ведь не верил, что я девочкой была? Понимаешь, в чём дело. Я не то, чтобы не верил, просто у меня не укладывалось в голове, что такая умная стройная красивая девушка, за которой наверняка сотня парней увивалась, и вдруг устояла, тебе ведь уже двадцать три было. Ну ты и свинтус порядочный! Просто я раньше считала отношения между мужчиной и женщиной каким‑то постыдным занятием. О, ты не представляешь, какой я наивной дурочкой была. В шестом классе, когда подруга мне сообщила, как это происходит между людьми противоположного пола, я была прямо в шоке. Ты, мой друг, хорошо знаешь, что я больше романтическая натура, нежели, как другие, чувственные. Я ужасно дремучая была и сама себе дала слово, что никогда этим не буду заниматься.

– О‑ля‑ля! А слово‑то мы не сдержали!

Через некоторое время, исчерпав запас красноречия, она вдруг почувствовала, что он порывается уйти. Невзирая на умоляющее выражение её лица, на то, что у неё вот‑вот польются слёзы ручьём, он наконец решительно поднялся, стряхнул с брюк налипший песок, и она отчётливо поняла. Что даже её любовь к нему бессильна перед неведомой силой, всё время их разъединяющей. Он уже уходил от неё своей знакомой вразвалочку походкой, – нет в мире ни у кого такой походки, – наклоняясь вперёд и слегка покачивая широкими плечами, чтобы хоть на миг его ещё удержать, она отчаянно крикнула ему вслед:

– А поцеловать!

К подобным уловкам она прибегала в годы далёкой молодости. Но, похоже, сейчас он слишком зачерствел и данными ухищрениями его абсолютно не проймёшь. Правда, он вернулся, впопыхах, как будто его кто‑то подстёгивал, чмокнул её в губы, помахал рукой, растворяясь бог знает где.

– Однако поганый народец, эти мужчины, – погрузилась она в печальные размышления.– Я как дура разоткровенничалась перед ним, а он взял, да испарился спокойненько.

Уже занималось тусклое утро, когда она поспешно вскочила с постели, наполовину ещё пребывая в том своём странном мире. Привычное размеренное тиканье будильника, спокойный шум деревьев за окном, мягкий голос диктора по радио, чумазая Кешкина мордашка, просунувшаяся в дверь, – всё это ей подсказало, что сейчас по крайней мере она уже не спит. Она быстро накинула на себя платье и стала торопливо собираться на работу, по привычке жуя на ходу вчерашнюю яичницу. Стрелки часов показывали восемь, а в половине девятого у них сегодня, как обычно, должна проходить планёрка. Не хватало ещё опоздать. Она машинально сунула ноги в туфли и уже было направилась к выходу, припудривая на ходу покрасневшие веки и подкрашивая бесцветные губы, но тут взгляд её вдруг упал на трельяж. В большой хрустальной вазе, её ещё десять лет назад подарили сослуживцы, красовались ослепительно белые бутоны роз. Она так и затрепетала, узнав эти великолепные цветы из сна.

– Что за наваждение! – Она даже глаза протёрла от удивления, потрясённая увиденным. Ухватилась за косяк, чтобы ненароком не упасть. От волнения у неё закружилась голова. Нет, она точно спятила с ума, только боится себе в этом признаться. «Романтичная интеллектуальная натура, – с иронией подумала она, – а фактически чокнутая баба.»

С затуманенной головой она поплелась на кухню, где у них был погреб, приподняла крышку, чтобы проверить, сколько воды уже набралось после затянувшихся ливней, и едва не вскрикнула. Только вчера, она прекрасно это помнила, вода подбиралась к самому полу, теперь дно было абсолютно сухое.