Нарика и Серая пыль

Милиса, сидевшая позади, тронула Нарику за плечо, и она прислушалась к речи Меония, старшего правителя. Его голос, тихий и хриплый, невольно заставлял собравшихся внимать каждому слову. Любой посторонний звук вызывал у людей беспокойство и усиливал царившее напряжение.

– Война, которую мы вели с Серой пылью, дала только надежду на спокойную жизнь. Прошлой зимой мы разбили армию Уруулы, но она готовит новое нападение, и тогда, я боюсь, мы уже не сможем отразить его. Серая тоска оставила наших бойцов и стражей без сил, а армия Тварей растет с каждым днем. К нам пришли письма из Тирота и Триклада, что находятся севернее нас. Они пишут, что Уруула стала так сильна, что разрушила и их очаги тоже.

По залу пронесся испуганный шепот.

Меоний продолжил:

– Пришло время исполнить древнее пророчество. Мы выпустим Души из Хрустальной горы, и они помогут нам одолеть Серую пыль.

Люди возмущенно зароптали. Один из мужчин встал со своего места и крикнул неприятным грубым голосом:

– Нет никакого древнего пророчества! Это обман и трусость. Нам надо продолжать бороться. Надо убить Уруулу!

Кто‑то засвистел, кто‑то загудел, кто‑то зааплодировал. Но Меоний поднял руку и снова наступила тишина.

– Я знаю, знаю. Многие из вас не верят в предсказание. Но у меня есть подозрение, что это Уруула и ее помощники посеяли смуту меж нами. Как? Да очень просто! Это Серая тоска вызывает сомнения. Из‑за нее мы утрачиваем способность верить и теряем смыслы. Больше того, перестаем отличать реальность от вымысла. – Старший правитель замолчал, налил в стакан, стоявший на столе, воды и поставил перед собой нетронутым. – Порой я и сам начинаю сомневаться. Возможно, я тоже болен. – Он выпил воду и, щурясь от света стоявших на столе свечей, оглядел собравшихся. – Но вы должны знать, что древний календарь есть! Он оставлен моим прапрадедом и хранится в тайной дворцовой комнате. – Люди ахнули, но никто не решился спорить. – Не будем больше возвращаться к этому, а сразу перейдем к делу. Итак, в календаре сказано, что юная дева, родившаяся в ночь двойного затмения, выпустит Души из Хрустальной горы. А произойдет это в год, когда на Восточном материке разразится Великая гроза столетия.

Старший правитель замолчал, его дыхание стало прерывистым и шумным. Он откинулся на спинку кресла, поднял высокий воротник, расшитый серебристыми нитями, и многозначительно посмотрел на Патиссия. Тот, спиной почувствовав взгляд, продолжил:

– Как вы уже знаете из письма, есть проблема. В календаре должно быть имя девы, и ручаюсь, пятнадцать лет назад оно там было, но сейчас его нет. Оно исчезло!

Люди снова зашептались.

– Но чье имя? Вы его помните? – выкрикнул кто‑то из зала.

Меоний вытер взмокшее лицо ладонью.

– Имя… Я не помню его. Простите меня, я забыл.

Патиссий поднял раскрытую ладонь и люди снова замолчали, а он заговорил. По его уверенному тону стало ясно, что правители уже все решили.

– Мы выберем деву сами. В календаре ясно сказано, что она родится в Ноде в час двойного затмения и исполнит пророчество в тот год, когда ей исполнится пятнадцать… Как вы уже знаете из письма, в ту ночь родилось две девочки. Одна из них умерла, а другая выжила. Но есть кое‑что еще, о чем я должен сказать вам. Та девочка, что выжила родилась раньше срока как раз из‑за Пыли (об этом свидетельствует повитуха, что принимала роды), поэтому она вряд ли может быть настоящей избранной. И еще. Она родилась больной. И порок этот не совсем обычный. Мы думаем, что Пыль могла поселиться у нее внутри, и тогда это помешает ей подняться в гору.

Милиса, сидевшая позади Нарики, беспокойно заерзала в кресле.

 

Меоний задумчиво произнес:

– Мы слишком хорошо помним, что стало с Нортом. Слишком хорошо… Но как вы понимаете, выбора у нас нет. Патиссий, назови ту, что пойдет в Хрустальную гору.

В зале стало так тихо, что, казалось, люди перестали дышать. А Нарике почудилось, что она слышит низкий гул, доносящийся из Замшелого леса.

Она взрогнула и тряхнула головой.

– Итак, – сказал Патиссий, – Нарика, дочь Милисы и Алая, пойдет в священный поход.

Нарике показалось, что она ослышалась, ведь в голове у нее все еще звенело.

Патиссий продолжил:

– Феа, старшая советница, я знаю, что будующее туманно и едва ли тебе удастся увидеть его, но все же попробуй определить, сможет ли юная дева исполнить пророчество.

Феа медленно поднялась со своего места, прошла в зал и застыла напротив Нарики.

– Поднимись, – тихо попросила она.

Не до конца понимая, что происходит и, не зная куда деваться от обращенных на нее взглядов, Нарика встала.

От старухи резко и неприятно пахло эфирными маслами и ей тут же захотелось отступить назад, но она не смогла. Ладони покрылись мелкими холодными каплями, а ступни будто приросли к полу. Яркие изумрудные глаза‑бусины Феа смотрели не на нее, а куда‑то внутрь, и от этого становилось холодно и тоскливо.

Глаза советницы суетились, будто она видела что‑то, скрытое от всех, но настолько очевидное для нее самой, что улыбалась и кивала. Вдруг Феа испуганно охнула и отпрянула. Взгляд старухи отпустил что‑то внутри девушки, и она посмотрела ей в лицо.

– Что ты увидела? – шепнула Нарика.

Феа покачала головой и ответила тихо:

– Ничего, ничего страшного.

А потом уже громче, так, чтобы все слышали сказала:

– Нарика, дочь Милисы и Алая, я не вижу твоего будущего, потому что оно не определено. Но знай, что его определит твоя вера. Скажи, готова ли ты идти в Хрустальную гору? Готова ли выпустить Души из заточения и принести добро в этот мир, полный тьмы и несчастий?

Нарика растерялась. Она не верила в сказки про Души, как она могла поверить в то, что сможет освободить их?

В груди заныло, в ушах раздался хриплый голос королевы Серой пыли, а в памяти всплыли черные глаза с безжизненным синим пламенем вместо зрачков.

– Я не знаю, – ответила она едва слышно.

Феа тронула ее за руку.

– Все хорошо, – шепнула она, – тебе нужно лишь верить.

Нарика посмотрела в изумрудные глаза‑бусины, светящиеся добром и надеждой: они успокаивали и утешали. В голове стало тихо и ясно.

– А ну‑ка подумай еще и ответь погромче. Готова ли ты идти в поход?