Наша вина

Она всегда была разумной девушкой. Она кричала на меня, и не потому, что заботилась обо мне, а потому, что от меня зависела ее работа, а я тогда совсем не появлялся в офисе. Она кричала, что если мне так плохо, то почему бы мне не уехать в Нью‑Йорк. Она наговорила кучу всего, была так зла на меня. Сказала, что я незрел и нерационален. Мне в голову пришел только один способ заставить ее замолчать.

Я схватил ее за талию и прижал к стене. Мы стояли и смотрели друг на друга. Я был разбит, она сбита с толку, и я просто сделал то, что хотел в тот момент, что было нужно моему телу и что мой больной ум хотел сделать, чтобы отомстить Ноа.

Мы трахались всю ночь, без остановки, без отдыха, и, что лучше всего, когда мы закончили, София встала, оделась и ушла, ничего не сказав.

На следующий день я пришел на работу. Она говорила со мной так, словно ничего не случилось, словно мы все те же коллеги, которые просто терпят друг друга и делят кабинет. Я вел себя так же, как и она, будто ничего не случилось, пока однажды она не встала, не закрыла дверь кабинета, не подошла ко мне и, сидя у меня на коленях, не уговорила меня повторить.

Ясно одно: мы оба знали, что это ни к чему нас не обязывает. София знала, что я расстроен из‑за Ноа, а ей просто нужен был кто‑то, кто время от времени будет согревать ее в постели. Когда мы поговорили об этом, она, не задумываясь, приняла мои условия: у нас секс без обязательств, мы просто делаем все, что захотим.

Конечно, я встречался и с другими, и София была вольна встречаться с другими мужчинами, если бы захотела, хотя мы никогда не говорили об этом. Она знала что делает и, казалось, принимала такие условия, а меня не волновало, с кем она встречалась, спала или пила кофе. Я относился к ней с уважением, которого она заслуживала. Она моя подруга, единственная, кто помог мне, заставил меня встать с постели и сосредоточиться на работе.

Вскоре после того, как я вступил в должность в Нью‑Йорке, мой дед умер, а все остальное не важно.

И вот теперь, когда мы ужинали в красивом ресторане, она сказала, что ей нужно поговорить со мной, но я мог думать только о том, что Ноа была в городе, что мне до смерти хотелось пойти к ней и заняться с ней любовью так, как умел только я, напомнить ей, кому она изменила и что потеряла.

Я провел рукой по лбу и сосредоточился на Софии.

– Хочу попросить тебя об одолжении, – сказала она после того, как мы поговорили о каких‑то банальных вещах и работе. София, казалось, никогда не отдыхала, у ее амбиций не было границ, а сейчас ее отец баллотировался на губернаторских выборах в Калифорнии. Эту девушку все замечали и хотели с ней познакомиться. Мне это было безразлично, но, когда она заговорила, пришлось заставить себя обратить внимание на ее слова.

– Мне нужно, чтобы мы встречались официально.

Я посмотрел на нее, не понимая ни слова из того, что вырывалось из ее рта.

– На глазах у публики, конечно, – уточнила она, поднеся бокал к губам. – Отец требует от меня, чтобы мы выглядели стабильной, крепкой парой. Он не перестает знакомить меня с парнями, с детьми своих друзей, которые хотят быть со мной, потому что я дочь сенатора Ристона Эйкена, и это так ужасно невыносимо.

– Подожди, подожди, – сказал я, пытаясь понять, что она мне только что сказала. – Хочешь рассказать прессе, что мы вместе? Как официальная пара и все такое?

София кивнула и поднесла ко рту равиоли.

– Конечно, ты можешь продолжать делать все, что захочешь, если будешь осторожен. Но для публики мне нужен официальный парень. Сделаешь это для меня?

В другое время я бы рассмеялся ей в лицо, но я совсем недавно говорил с Ноа, поцеловал ее на свадьбе Дженны и заметил, как прошлое снова обрушилось на меня… То, о чем просила София, показалось мне не такой уж плохой идеей.

Я услышал голос в голове, напоминающий о последствиях принятия предложения Софии. Я знал, что если это сделаю, если объявлю, что встречаюсь с ней, если в прессу просочится новость о том, что мы встречаемся, Ноа будет очень страдать… Я, конечно, буду полным мудаком в этом случае, но, возможно, это позволит ей, наконец, осознать, что нужно двигаться дальше.

 

Я вернулся домой около часа ночи. София спросила меня, не хочу ли я переспать с ней в отеле – она была проездом в Нью‑Йорке, разбирая кое‑какие дела компании, в которой я больше не работаю, и уезжала только на следующий день, – но я отказался от ее предложения: я был совсем не в том настроении.

Я добрался до квартиры, освещенной лишь тусклыми огнями, от которых разливалось тепло. Оставил ключи на кухонном столе и налил себе еще один бокал.

Эта квартира раньше принадлежала другу моего отца, который, когда узнал, что я переезжаю в Нью‑Йорк, предложил ее по цене, от которой я не смог отказаться. Хотелось начать все сначала в месте, которое я мог бы считать своим собственным, поэтому отказался от предложения отца поселить меня в квартире в Бруклине – вдали от офисов, разбросанных по Манхэттену. Я не хотел вспоминать, что пережил в этом городе, будучи ребенком.

Узнав, что отец изменял матери практически на протяжении всего их брака, ненависть, которую я испытывал к ней, изменилась и стала чем‑то другим. В душе я понял, более или менее, почему все пошло наперекосяк, и ненавидел отца за то, что он заставил меня жалеть ее. Ненавидел мать, как и раньше, но вся эта история с матерью Ноа заставила меня переосмыслить, была ли эта ненависть оправданной.

Измены… как я мог винить мать за то, что она потеряла голову, ведь я и сам потерял ее по той же причине?

Я никогда не прощу, что она бросила меня. Этому нет никакого оправдания, но кто я такой, чтобы судить о ее поступке после того, как сам прошел через подобное? Я снова подумал о Ноа… Было тяжело видеть, как будущее, которое ты создавал с человеком, представлял, как свяжешь жизнь с ним, разрушается у тебя на глазах.

Я представлял себе счастливую жизнь с ней, зная, что это не будут легкие отношения… Я не был идиотом, наши отношения были далеки от идеала, но все же я не хотел с ней расставаться. Я бы в лепешку разбился для Ноа, и если бы кто‑то хотя бы намекнул, что она изменила мне, я первым назвал бы его сумасшедшим…

И что теперь…

Я допил бокал и пошел в свою комнату.

Вошел, не потрудившись включить свет, снял рубашку и небрежно бросил ее на пол. Завтра горничная все уберет.

Повернулся к кровати, намереваясь зажечь лампу, и застыл, когда увидел, кто лежит на моей постели.

Сердце бешено заколотилось в груди, причиняя мне боль, от чего в ушах зазвенело. Дыхание участилось, все тело реагировало на Ноа, спящую на моей кровати. Это было похоже на возвращение в прошлое, когда я возвращался с работы, и она ждала меня. Нежная кожа, ноги и руки поверх простыни, распущенные волосы…