Нечто странное. Четыре лунных повести

– А ты не здешний, так ведь? Это видно. Тебя Маша сюда вытащила?

– Честно говоря, я сам толком не понимаю, как это произошло, – покачал головой Вал.

– Она, она. Ну дает девчушка! Хрупкая, тоненькая, а силища – просто невероятная! Я помню, как дядюшка Ха́йнкоа ее привел: такая маленькая, испуганная, в разорванной рубашонке, глазищами хлопает ничего еще толком не поймет. Ну, мэтр собрал нас, говорит, дескать, принимайте новенькую, надо бы с домом помочь, обустроиться, там, и все такое. А я еще одинокий был, ну подкатился к ней, мол, фройляйн, чего вам свой дом устраивать, хлопотно это, идите‑ка вы лучше ко мне, всяко вдвоем веселее. Так она мне в душу запала тогда. А Маша глаза подняла и так посмотрела, аж до печенок пробрало. И не в том дело, что там у нее случилось в прошлом, а просто свои у нее планы, и я, Густав Пауль Лемке, в эти планы никак не вхожу. Что ж, бывает. Погрустил денек‑другой, да чего толку горевать, нам это тут совсем ни к чему!

Вала так взволновала эта история, что он начисто забыл про остывающую трубку.

– А потом дом ей справили, Маша тут обжилась, пообвыклась, все ее любят. И с мэтром Хайнкоа она на короткой ноге, не знаю уж откуда у них такая особенная взаимная симпатия. Ну что еще рассказать? А, вот, – немец широко улыбнулся, – потом к ней подружка приехала издалека откуда‑то – Габриэлла. И я тогда понял: Густав, это твой шанс! Вот тут‑то у меня все наконец сладилось. Так и живем теперь. Мы с Габи, а Маша вроде лучшего друга нам, только как бы родная. Сестра что ли.

Они немного помолчали.

– Слушай, Густав, а не скучно вам тут? Ни электричества, ни развлечений, народу мало совсем.

– Так ведь оно как: мэтр Хайнкоа обустроил тут все по своему вкусу, а весь этот прогресс ради прогресса тамошний, ему не по нутру. Не любит он, чтобы природу портили бездумно, спешку эту бестолковую, как в том мире была. Да и не так уж тут все просто устроено – ведь не на дровах готовим, есть же источники энергии, откуда и берем помаленьку на хозяйственные нужды: готовка, там, стирка и все такое. Только не спрашивай, как все это устроено, не спец я в этом. Народу, тут ты верно подметил, у нас немного, это да. Но, во‑первых, если заскучаешь, в город можно податься – там жизнь повеселее, а потом, людей мало, зато все хорошие, не попадает сюда нечисть всякая, Стражи, опять же, приглядывают.

Вал непроизвольно поежился, но Густав не обратил на это внимания, продолжая рассказывать:

– Вот, кстати, еще из наших, в соседнем доме Дитрих обживается, хороший серьезный парень. А вот больше нас становится, только когда мэтр лично кого приведет, естественным порядком люди не прибывают. Ну, то есть, физиология вся работает, – он слегка улыбнулся, – а детей тут у нас не бывает. Таковы правила.

– А если кому‑то не по нутру эти правила? Что тогда? Тебя ж не спрашивали, когда сюда отправили!

– Ну, мэтр Хайнкоа никого силком держать не будет, это точно, но вот что в таком случае сделает, про то я не задумывался как‑то. Точно обратно в прошлое не отправит: временной парадокс, сам понимаешь. Тут‑то у нас часы совсем не тикают, а там столько всего уже наворочали! Ладно, хватит разговоры разговаривать! – Густав поднялся с места, подавая пример гостю. – Пойдем, лучше, девочкам с ужином поможем!

 

Глава 8

 

Прошло почти полгода, когда Вал все же решился поехать по добытому весной адресу. Стояла поздняя промозглая осень, и привычная хандра навалилась на Вала сильнее обычного. Он даже сходил на сеанс к маститому психологу, но вместо облегчения и хоть какой‑то ясности, получил лишь неделикатный намек доцеловать уже наконец все недоцелованное в юности и выкинуть навсегда из головы. Впрочем, а чего он ждал? Выйдя от профессора, Вал в первую очередь, с каким‑то смутным облегчением, выкинул из головы его дурацкий совет, а деньги за сеанс списал по статье «напрасные расходы». Если что‑то и надо было делать, то только самому.

Поезд метро приближался к конечной станции. Вал задумчиво смотрел на черное окно вагона. Неожиданно за окном посветлело: поезд выехал из туннеля, и темнота подземелья сменилась угасающим светом промозглых сумерек. Но Вал этого не заметил, он был всецело поглощен своими мыслями. Он страшно волновался, хотя, казалось бы, ну что в этом страшного: позвонить в дверь и посмотреть, что получится. Откроет Маша – так ему же это и нужно, а если кто‑то еще – у него есть железный повод: поиск одноклассников, все‑таки круглые даты с момента выпуска случаются не так уж и часто. Однако, несмотря на очевидную легкость задачи, чувства Вала были в полном раздрае, а давление и пульс явно зашкаливали.

Состав влетел на станцию и плавно остановился, открылись двери, и Вал вместе с потоком пассажиров вышел на открытую платформу. Холодный ветер освежил и успокоил его, он совершенно отчетливо понял, что если сейчас не доведет начатое до конца, просто развернется и уедет, в следующий раз решиться будет еще труднее, если вообще возможно. И тотчас, как будто кто‑то повернул выключатель: сумбур в душе Вала улегся, вернулась привычная рациональность и четкость мышления.

И все‑таки, когда он остановился напротив непримечательной двери восьмидесятой квартиры, предательское волнение вернулось. Но отступать было поздно – палец уже лег на кнопку звонка. Дребезжащий звук гулко прокатился и замер где‑то в панельной глубине квартиры. Довольно долго ничего не происходило, потом за дверью послышались чьи‑то шаркающие шаги.

– Кто там? – голос принадлежал женщине, явно не молодой и был каким‑то усталым и бесцветным.

Вал чувствовал, что его пристально рассматривают в подслеповатый дверной глазок.

– Я, собственно, по поручению… У нас встреча класса… – Вал смешался и запнулся. – Маша Горцева не здесь живет?

Какое‑то время за дверью было тихо, потом загремел, открываясь, замок.

– Входите, – на пороге стояла бледная женщина средних лет с тусклым, увядшим лицом, – что вам нужно?

– Понимаете, – Вал вошел в полутемную обшарпанную прихожую, – понимаете, у нас встреча выпускников – десять лет уже прошло. Мне в школе дали адрес, а я тут живу недалеко.

Вал без запинки выложил легенду, заготовленную утром. Женщина молчала и только как‑то слишком уж пристально смотрела на него, потом печально вздохнула и не говоря ни слова вышла в комнату. Минуту спустя она вернулась и протянула Валу какой‑то небольшой плоский предмет, завернутый в газету.

– Я Машина тетя… Маша пропала четыре года назад. Найти не смогли. Ничего. Возьмите, мне почему‑то кажется, это именно для вас осталось… Не думаю, правда, что вы отнесете это в школу, – она горько усмехнулась. – Теперь идите. До свидания.

Вал не помнил, как оказался на улице, он очнулся стоя посреди двора, судорожно прижимая к груди сверток. Непослушными пальцами он сорвал обертку. Это был портрет Маши, вернее фотография, вставленная в тонкую простенькую рамку. Маша спокойно и немного грустно смотрела на Вала, широко раскрытые глаза были серьезны и полны жизни. Редкие снежинки падали на прозрачный пластик фоторамки и не таяли.

До этой минуты Вал не отдавал себе отчета, насколько ему было нужно отыскать Машу, или хотя бы узнать, что у нее все в порядке. И к чему он был совершенно не готов, так это к подобному повороту событий. В голове было пусто, он шел, не разбирая дороги, наступал в лужи, пересек какую‑то широкую улицу, даже не взглянув на красный глаз светофора, зашел в арку проходного двора.