Недоставленное письмо

Для этой Нининой надежды имелись некоторые основания: не так давно было решено провести учения НАТО в сопредельной Украине, и даже подошли к ее черноморским берегам американские корабли. Но тут вдруг мирные жители Крыма дали такой отпор «американской военщине», что учения были приостановлены, а пока суть, да дело, морпехов разместили в одном из прибрежных пансионатов. Телерепортаж об этом событии мелькал на разных российских каналах, федеральных и местных, довольно часто, так что даже Нина, как правило, не злоупотреблявшая продукцией отечественного телевидения, умудрилась тот репортаж посмотреть. И когда на экране американские пехотинцы, черные и белые здоровые парни, приветливо улыбались в камеру с лоджий пансионата, Нина, без всякого сомнения, узнала свой любимый «Дружный»! ОК! То, что подходит для постоя американского солдата, сгодится и для отдыха среднестатистической москвички. Вот только непонятно, что будет с самим отдыхом на этот раз: слишком уж непростое поручение дал ей Иван…

 

После ночного звонка мужа Нина примчалась в Хоромный тупик как заправский таксист, хотя обычно старалась вести автомобиль очень осторожно, несмотря на то, что по документам ее водительский стаж приближался к двадцати годам. На самом же деле за руль она села только года два назад, после того, как незадолго до смерти свекор подарил ей свой любимый джип – серебристого красавца «Сузуки» с загадочным названием «Гранд Витара». Тогда Иван Кузьмич уже понял, что после перенесенного второго инфаркта про поездки на рыбалку придется забыть, а ездить по московским пробкам здоровье свекра тем более не позволяло. Его вторая жена, Верушка, как ее называли в семье, машину не водила, но, тем не менее, щедрый дар мужа решительно не одобряла. «Ладно бы сыну отдал, а то…» – повторяла она при каждом удобном с ее точки зрения случае, намеренно не заканчивая фразу и бросая косой взгляд в сторону Нины.

Они с Верой недолюбливали друг друга. Причем Нина понимала, что в каком‑то смысле должна быть благодарна Вере за то, что та сумела вернуть к нормальной жизни старшего Костромина, потому что после смерти своей обожаемой Марго он совершенно потерял голову. Сначала Иван Кузьмич пытался, по русскому обычаю, заливать горе водкой. Потом пошла череда подруг, которой, казалось, не будет конца. Дело в том, что в советское время Костромин занимал довольно значительный пост в «Совэкспортфильме», часто ездил за границу, да и вообще мир кино всегда манил молодых и привлекательных женщин. После перестройки Иван Кузьмич сумел сохранить свои позиции в кинематографической среде – в новой системе оказались востребованы его навыки общения с зарубежными «капиталистами», да и деловая хватка, и напористый характер Костромина оказались весьма кстати. Оставалось только пожалеть, что эти качества не передались его сыну.

Младший Иван воспринял женитьбу отца достаточно спокойно, поскольку считал, что с его матерью не может сравниться ни одна женщина в мире, поэтому какая, в сущности, разница? Вера так Вера. Молодая, энергичная, в меру корыстная (возвышенные чувства к отцу с ее стороны вызывали у Вани сомнения даже в пору юношеского романтизма), она с необыкновенной расторопностью наладила быт, занялась совершенно заброшенной после смерти Марго дачей в Крекшине. В доме Костроминых стали снова появляться гости, и невозможно было не заметить, что Иван Кузьмич все больше и больше привязывался к Верушке, несмотря на то, что постоянно подтрунивал над ней. Вера, будучи женщиной неглупой, всячески старалась расположить к себе Ваню, но тот и без ее стараний видел, что отец если не счастлив, то вполне доволен жизнью, и этого было достаточно, чтобы между Иваном‑младшим и Верушкой установились вполне приятельские отношения.

Другое дело – Нина. Вера почему‑то с самого начала решила взять молодую женщину под свою опеку и принялась учить жизни по поводу и без – видимо, инстинкт свекрови оказался в ней сильнее материнского. Но все советы и нравоучения, которые Нина безропотно приняла бы от Маргариты Григорьевны, от ее «заместительницы» она принимать решительно отказывалась, по молодости лет не особенно стараясь скрывать свое отношение к Верушке. Последней каплей, переполнившей чашу терпения Нины, надо признать, не очень глубокую, стала Верина рекомендация «сделать прическу». Очевидно, имелось в виду некое подобие того, что было на голове у самой госпожи Костроминой №2 – пышный начес на базе «шестимесячной» завивки, а четкое каре темных блестящих волос «невестки» прической, по мнению Верушки, не являлось. После того, как Нина с полностью прочувствованными интонациями человека, свободно владеющего русским языком, постаралась объяснить «свекрови» истинное положение вещей, отношения между двумя женщинами уже ничто не могло изменить в лучшую сторону.

Впрочем, пока был жив Иван Кузьмич, в семействе Костроминых взаимное недовольство друг другом отдельных его членов держалось в рамках приличий, но после его ухода Вера «не одобрила» практически ни одного из принятых мужем решений по поводу движимого и недвижимого имущества, однако до суда дело не дошло. Костромин‑старший, видимо, не питал иллюзий относительно характера своей второй супруги, поэтому оставил очень подробное завещание, по которому квартиру в Хоромном тупике получил Иван, причем без права продажи и с каким‑то сложным дальнейшим наследованием. Верушка получила новый дачный дом в Крекшине, который и строился на ее имя, а также солидный счет в банке, но этого ей показалось мало, поэтому прежде чем отдать Ивану ключи от «отчего дома», она вывезла из этого дома все, что смогла.

Под предлогом приведения квартиры в более‑менее приличный вид Иван неделями жил в Хоромном, а весной практически перебрался туда, хотя Садовое кольцо не самое приятное место в летней Москве. Нина не раз предлагала свою помощь, к тому же счет, на котором лежали деньги, доставшиеся им с Иваном и Аленой по наследству, Иван Кузьмич намеренно открыл на ее, Нинино, имя, так что без ее участия все равно было не обойтись. Но муж все тянул, никак не мог начать ремонт, говорил, что сначала надо разобраться с архивом родителей, да и оставшиеся после них вещи невозможно просто так выбросить на помойку. И вот этот ночной звонок…

Как только кабина лифта остановилась на четвертом этаже (в тишине подъезда этого благополучного дома довоенной постройки звук работающего подъемника казался оглушительно громким), Иван распахнул дверь квартиры. Будь на месте Нины другая женщина, она могла бы лишиться чувств, увидев мужа в таком состоянии. Его взлохмаченные светлые волосы были испачканы кровью, пятна крови алели на светлых джинсах, на клетчатой ковбойке, одно стекло очков треснуло, второго не было вообще, рука судорожно прижимала к носу окровавленное полотенце. Но Нина знала с самого первого дня их знакомства с Иваном, что у того низкая свертываемость крови. В тот далекий день Маргарита Григорьевна потратила немало сил, чтобы остановить кровь, сочащуюся из разбитой коленки сына: Ванька, решив продемонстрировать толстой девчонке с длинными косами свое неоспоримое мужское превосходство, неудачно прыгнул с крыльца на дорожку, посыпанную гравием.

«Лед есть?» – быстро спросила Нина, переступив порог. В ответ муж только отрицательно мотнул головой. Взяв Ивана за руку, Нина молча отвела его в спальню, уложила на кровать, быстро и умело сделала укол дицинона. Осторожно сняла с лица мужа покореженные очки, промыла ссадины перекисью. Потом прошла в кухню, достала из холодильника, уцелевшего после «эвакуации» Верушки (видимо, перевозка оказалась слишком дорогой), пакет мороженых овощей и оглянулась вокруг в поисках полотенца, в которое можно было бы его завернуть, чтобы получился холодный компресс. И тут только Нина заметила, какой разгром в кухне. Нет, это не Верины происки и не начало долгожданного ремонта – здесь что‑то искали, методично вываливая на пол содержимое шкафов и ящиков.