Нелёгкое дело – укротить миллионера

– Не надо, я как раз оттуда, – посмотрел исподлобья Руслан и снизил обороты голоса, отчего по коже поскакали новые мурашки: – Мышь… – он сжал зубы, желваки заиграли на крупных скулах. – Прости, ты не пожалеешь. Я буду примерным работником.

Вранье!

Показательно потянулась к кнопке вызова, я должна его вывести на правильное решение, другого пути нет.

Коршунов с хрипом повторил:

– Слово даю. Пожалуйста. Вы… же не можете оставить нуждающегося в беде.

Я чуть не поперхнулась от такой перемены. Уже на «вы» перешел – прогресс. Как‑то слишком просто все получалось. Меня это пугало.

– Погодите. – Я убрала руку от коммутатора. – Кто‑то только что угрожал своими грязными туфлями. Обзывал… всячески, обещал наказать. Что там еще было?

Ох, недобрый свет появился в его серых глазах. Мысли в той темноволосой головушке явно кипят, а вслух мужчина произнес:

– Это я от голода. Три дня не жрал нормально. Извини‑и‑ите, – последнее прозвучало жалко и не по‑настоящему.

Я даже скрипнула зубами, так противно стало от фальши.

Бабуля учила меня идти навстречу тем, кто просит прощения, но сегодня меня терзали сомнения. Наплачусь я с этим обормотом, ой, наплачусь, но ничего не оставалось – должна идти дальше. Иначе нельзя.

Я прикрыла ладошкой нос, потому что концентрация ужасного запаха, исходящего от Руслана, была невыносимой, а вранье настолько пролезло под кожу, что все тело зудело. Хотелось разодрать себя до крови, только бы убрать это ощущение грязи.

– Сходите в душ на второй этаж. Егор выдаст рабочую одежду и аванс, а потом подпишем договор. Если он вас не устроит, распрощаемся. Считайте, что это жест доброй воли.

Все‑таки подтянула ближе свой стул, не теряя из видимости Руслана. Я была готова в любой момент вызвать охрану. Но мужчина просто сидел и наблюдал, будто кислотой меня поливал.

Я села и отвернулась к экрану компьютера, будто потеряла к мужчине интерес, хотя внутри все колотилось от нервов.

– Не задерживаю, – бросила, не глядя на него. Обойдется.

 

Глава 5

 

 

Мышь. Наши дни

 

Я знаю офис слишком хорошо. К умалишенным никогда себя не причислял, склерозом не страдал, а вот мои подчиненные, похоже, все в сговоре с этой сукой. Или в таком глубоком забвении, что в упор не узнают своего шефа.

Все до одного брезгливо отворачивались и смотрели на меня, как на отброс общества.

Ну я вам покажу, где выход. Всех уволю к чертям! Только разберусь с этой чехардой, только верну жизнь. Свою! Жизнь!

Дорогу в душ показывать не было необходимости, но Егор лично сопровождал и даже в двух словах провел экскурсию по этажу: тут столовая, тут бухгалтер, тут переговорная – ремонт идет.

А то я не знаю!

Я рассматривал профиль охранника, пытаясь понять, насколько глубоко оказалось его вранье или мое безумие. Родинка на щеке у Егора так и осталась, хотя я настаивал убрать ее, чтобы эта милая точка не привлекала внимание моих женщин. На крыле крупного носа с левой стороны крошечная пигментация, а еще шрам на квадратной скуле.

Я Егору этот шрам и оставил, когда был пьян. Значит, сейчас не сходил с ума – это мой охранник. Он больше года со мной работает. Генри зарубеж укатил с семьей и предложил мне хорошего парня в личную охрану.

– Ты правда думаешь, что вам такое сойдет с рук? – спросил я, когда охранник приоткрыл дверь в уборную.

Амбал развернул плечи, всмотрелся в мое лицо и, не выразив ни эмоции, молча ушел.

Мы с ним никогда особо не сближались. Работу он выполнял на отлично, но на лице всегда была мина безразличия.

– Я к тебе обращаюсь! – бросил я ему в спину, но бесполезно, как метать камушки в гору – только по лбу получишь. – Твари… – сказал я чуть тише и прикрыл плотно дверь. Выбросив грязную одежду в мусорку, залез в душ и открыл кран.

За последний месяц скитаний я понял, что лучше затаиться и выяснить, что произошло, и кто за этим стоит.

Я был уверен, что отец, но с ним встретиться получилось лишь раз, говорить он со мной не захотел, после чего я пятнадцать суток протирал грязные кушетки в обезьяннике. Якобы за хулиганство и нападение. Хотели грабеж приписать, но папочка «сжалился».

Меня пытались забросить на трудовую, но я устроил бучу, получил дубинкой по печени и еще плюс пятнадцать суток. За дебош. Но убирать помойки я все равно отказался. Только делал вид. В итоге огреб от таких же, как я, наказанных, по печени. Твари безмозглые!

Пошли все нахрен, не склоню голову перед нищими. Низкая прослойка – это бесполезный планктон, который только и делает, что жрет, жрет, жрет. И подчиняется. Кланяется перед высокопоставленными людьми, на колени встает перед теми, кто может дать работу, вылизывает туфли, образно говоря, притворяется хорошеньким, чтобы урвать лишний рубль у богачей вроде моего отца. И меня, конечно. Только я выпал из золотой ячейки. Ненадолго.

Я вернусь в строй. Не знаю, как, но вернусь.

Теплая вода. Какой кааайф. Я мылся нормально последний раз перед сексом с мышью. Елки, а я ведь даже не знал тогда ее имени. Как там Егор шефиню называл? Агата… Евгеньевна? А‑га‑та. И на кабинете табличка была «Коршунова А.Е.» Во бред!

Когда я озвучил в ментовке свое имя, с меня долго ржали, а потом принесли распечатку, и я понял, что кто‑то влез не только в мою жизнь, но и в личные данные, перекроил мою судьбу. Это мог сделать только человек с большими связями. Значит, папа. Но за что? Разве я чем‑то его огорчил? Не женился до тридцати, как он хотел, не завел себе постоянную женщину, не принес в пеленках внуков? Но это ведь не повод выбрасывать сына на улицу! Единственного сына!

Хохма в том, что я теперь, оказывается, Пух Руслан Евгеньевич. Пух? Серьезно? Шутники. Пальцы выверну тому, кто такую фамилию придумал.

Медленно растирая тело мылом, я долго стоял под струями и думал, как себя правильно вести, чтобы загнать мышь в ловушку. Чтобы папу заставить одуматься.