Невольницы ада. Следствие ведёт Рязанцева
– Разрешите пригласить вас на танец, – услышала Лена за своей спиной и обернулась. Высокий молодой человек в джинсах, белой футболке и пиджаке рядом с импозантным, одетым с иголочки художником выглядел «парнем с нашего двора». Лена вскочила с места и, хватаясь за удачно подвернувшуюся «соломинку», протянула парню руку.
Заунывно пел саксофон. В такт музыке двигались ноги, плечи, бёдра. Рука Лены замерла в чужой мужской руке вместе с сердцем. Есть такое выражение – сердце замерло. У каждого такое случается иногда, замирает сердце на что‑то внешнее в противоположном поле. На цвет волос, глаз, завиток на затылке, родинку на щеке. Её сердце замирало от мужских рук. Не от всех, конечно, и не всегда, но сегодня, сейчас руки этого молодого человека были тёплыми и мягкими. Она подумала, что эти руки, с тонкими, как у пианиста пальцами, совсем непохожи на руки Махоркина с широкими ладонями, в которых её ладошки полностью утопали. Но и в тех, и в этих руках чувствовалась надёжность и спокойствие. Уверенность, что всё будет хорошо.
– Если что, меня Сергей зовут, – склонившись к её уху, чуть слышно сказал молодой человек. – А вас?
– Меня Лена.
Мелодия разливалась медленно, тягуче, как ароматный сливовый ликёр, который они с Махоркиным пили как‑то в кафе на набережной в последний день августа. Она смотрела на него сквозь иссиня‑бордовую плоть напитка, прищуривая глаз на солнце. Спорили. Она говорила, что это вкус уходящего лета, а он – что наступающей осени. Последние дни августа. Как будто предчувствуя расставание, ей тогда очень хотелось их растянуть, удлинить, выпить маленькими глоточками, смакуя, медленно и с наслаждением, а потом целоваться. В августе у поцелуев особый вкус. Ещё летний.
– Вы меня выручили.
– Я почувствовал, что вам нужна помощь. – Сергей нежно и в то же время настойчиво посмотрел ей в глаза. Взгляд непростой. Парень слегка провёл рукой вдоль её талии. Мягко, ненавязчиво, приятно. Что‑то где‑то внутри Рязанцевой засвербело и заставило напрячься. – Мне показалось, или вам действительно хотелось избавиться от этого напыщенного павлина?
– Странно, что вы это заметили, вы же сидели позади меня и лица видеть не могли.
– Я видел вашу спину, и мне этого было достаточно.
– И что выражала моя спина?
– Раздражение.
– Неужели?
– Как только этот художник к вам подошёл, вы стали сначала поглаживать себя по плечу, а затем поправлять волосы, хотя ваша причёска в идеальном состоянии. Всё это свидетельствует о крайней степени раздражения, которое приходится сдерживать.
– Так уж и крайней?
– Мне бы хотелось, чтобы крайней. – Сергей снова посмотрел этим странным, каким‑то панбархатным взглядом, и Лена смутилась.
Саксофон дотянул последние печальные ноты, заполняя помещение ресторана стонами морских чаек, тонущих в шуме человеческого гомона.
– Можно мне проводить вас?
– Так мы ещё не уходим.
– Так я вас и не тороплю. Мы с друзьями тоже ещё не собирались покидать это чудное место.
– Я с сестрой, – Лена оглянулась, но за столиком Светланы не обнаружила.
– Да вон она, – Сергей указал на раскрасневшуюся Светку, которая, похоже, быстро нашла общий язык с местным бомондом. – Я переживаю, как бы этот художник не увязался за вами раньше меня. Второй раз мне будет сложнее его оттеснить.
Лена поняла, что увильнуть не удастся. Сергей казался ей меньшим из зол.
– Ладно, я дам вам знать, когда придёт время уходить.
– Вы обещаете?
– Обещаю.
***
– Он сказал, что хочет написать твой портрет. Эх ты. Чего тебе не нравится. Такой мужчина! Подумаешь, немного старше, чем твой Махоркин. Зато талант! Для усиления эффекта Светка подняла вверх указательный палец. – Видела бы ты его картины. Он рисует в манере Глазунова, немного былинные портреты.
– Вот пусть он тебя и рисует. Ты больше в образ русской красавицы вписываешься.
– Это‑то да, но он почему‑то тебя выбрал.
– Меня сейчас можно только в манере Малевича рисовать, в виде чёрного квадрата.
– Терпеть не могу этот «Чёрный квадрат». На мой взгляд, сей шедевр – самое ужасное, что произошло в искусстве.
Однажды я сравнила «Чёрный квадрат» с ложью в отношениях. Выходит, ты права, потому что самое страшное, что может произойти в отношениях, – это ложь. Ложь всегда некрасива, как бы искусно не лгал человек.
– Вот и давай менять краски. Кстати, художник предложил подвезти нас до дому.
– Ну уж нет. Давай свалим по‑тихому. Правда, я уже пообещала Сергею.
– Сергей… – Светка уставилась на того, кто сидел за спиной Лены, – тоже неплохой вариант. Ничо так… Симпатичный. А кто он?
– Не знаю. Мне неудобно было расспрашивать.
– А что тут неудобного?
– Ну как‑то… Хотя знаешь, у меня сложилось впечатление, что он не так прост. Очень уж проницателен. Скорей всего, он из силовых структур.
– Разведчик?
– Почему сразу разведчик? Хотя всё может быть. Но скорее какой‑нибудь рядовой сотрудник ФСБ.
– Ой, что‑то мне уже страшно.
– Тебе‑то чего бояться? Ты что‑то знаешь такое, что можешь выдать?
***
Дождь закончился, но повисшие брызгами капли на ветках, сносимые ветром, догоняли путников, настырно проникая за шиворот. Лена накинула капюшон ветровки и поёжилась.
– Они вообще до какого часа ходят?
– Вообще‑то до одиннадцати. – Светка плотнее закрутила на шее косынку. – Вот не захотела воспользоваться предложением художника, теперь мёрзни, – пробурчала недовольно.
– Отставить художника. Я сейчас такси вызову. – Сергей вынул из кармана телефон. – Доставлю вас домой в лучшем виде.
– Ой, спасибо. – Светка удовлетворенно заулыбалась.