Ничего cвятого

Ты, Филипп Шварцерд (Меланхтон), единственный из еретиков, частично признавший свои прегрешения, однако затем по наущению Сатаны отрекшийся от покаяния, будешь отлучен от нашей святой и непорочной Церкви, милосердия которой ты оказался недостоин. Твое тело, созданное в качестве Храма Духа Святого и используемое совсем иными силами, будет сожжено, а прах переработан вместе с другими городскими отходами. Таков честный и справедливый приговор Святого Церковного суда и всей Католической Церкви.

Это окончательное решение Святого Церковного Суда, не подлежащее пересмотру. И да будет данный пример наставлением всем верным христианам и свидетельством торжества Церкви над силами Сатаны. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь!

Педро Николас перекрестился вслед за секретарем и с улыбкой глянул на стоящего рядом магистра Ордена Тамплиеров.

– Будем молиться за их души, брат мой? – он кивнул в сторону обвиненных: палачи уже поджигали разложенный вокруг столбов сухой хворост.

Лицо магистра перекосилось в гримасе отвращения.

– Вот еще! Думаю, у меня найдутся дела поважней. А если нет, то прошу, сожги меня на костре, поскольку молитва за их души есть куда большая ересь, чем отрицание Божественности Христа…

Педро позволил себе улыбнуться. Со стороны горящих костров начали доноситься первые вопли.

– Тут ты прав, брат. Впереди нас ожидают куда более важные дела. Все‑таки нам предстоит объединить всю Европу в рамках единой Священной Католической империи под предводительством Святого Престола… Возможно, понадобится еще не одна сотня тысяч костров, прежде чем наша миссия увенчается успехом…

Губы магистра расплылись в хищной улыбке.

– Пока не возникло нехватки с хворостом, думаю, у нас не возникнет больших проблем, брат мой…

 

Глава 1

 

Наши дни

Священная Католическая империя

Королевство Испания, Толедо

Площадь перед кафедральным собором Святой Марии

11:17

Пабло Красс не любил проповедовать. Особенно если речь шла о том, что предстояло сделать сейчас – а именно произнести мотивирующую речь перед многотысячной толпой, направив умы и сердца присутствующих на нужную Конгрегации дорожку. Конечно, каждый инквизитор обязан уметь управлять сознанием как одной отдельной личности, так и сотен, собранных в одном месте, – и он, как представитель Конгрегации по делам веры, естественно, обладал этими навыками и был весьма неплох в этом деле. Однако уметь совершенно не равно любить. Он как раз не любил. Хотя нет, не так! Он не просто не любил, а ненавидел всем своим существом. Спрашивается, зачем же тогда согласился? Все очень просто – другие кандидаты попросту не сумеют донести нужное зерно смысла до сердец тысяч мирян, что сейчас замерли здесь, на площади перед кафедральным собором, или уставились на громадные экраны, установленные на других площадях города. И тогда сегодняшний утренний сбор теряет всякий смысл. Потому именно он, Пабло Красс, инквизитор первого ранга, единственный, кто на подобной карьерной ступени еще и управляет целым отделением, направляется к кафедре под боязливые взгляды нескольких тысяч глаз. Почему боязливые? Да потому что все прекрасно знают, кто перед ними. Темно‑бордовое одеяние с черным поясом, жетон Конгрегации, закрепленный на длинной цепи, и каменное выражение лица – а подобное тренировалось еще с Академии – не оставляли никаких сомнений. Он инквизитор. А Святую Инквизицию, как известно, все боялись. Мысленно Пабло скривился. Вот она – тупость народных масс. Стоит лишь слегка выйти за общепринятые стандарты, посмотреть чуть шире, как сразу увидишь утрированность, а порой и лживость многих представлений. Если бы Инквизицию боялись даже не все, а хотя бы восемьдесят процентов католического мира, представителей Конгрегации пришлось бы сократить как минимум наполовину по причине ненадобности. Сейчас же каждому инквизитору, начиная от низшего третьего ранга и заканчивая самим Магистром Конгрегации, приходится работать по двенадцать‑пятнадцать часов в сутки, причем без выходных. А все почему? Да потому что боятся их как раз далеко не все. А многие из «боящихся» еще и недостаточно. Радует одно: отсутствие страха – вещь поправимая.

Когда Пабло встал за кафедру, расположенную на длинном прямоугольном деревянном помосте, прямо перед входом в собор Святой Марии, на площади воцарилась мертвенная тишина. И до его появления, надо сказать, с дисциплиной все было в порядке, но сейчас было так тихо, что, вполне возможно, даже глухой слышит больше. Обведя толпу суровым взглядом, Пабло положил ладони на кафедру и чуть подался вперед.

– От начала времен, с момента грехопадения первых людей в Эдемском саду, греховная сущность человека, ставшая его неотъемлемой частью, бросает своего податливого, слабого, никчемного носителя из одной пропасти в другую. И лишь истинная вера Церкви спасает человечество, раз за разом отвращая вполне праведный гнев Создателя. От сотворения мира прошло совсем немного времени, как грехи в неисчислимом количестве едва не поставили жирную точку в самом существовании человека. Жадность, лень, эгоизм и разврат достигли Небес, и Господь пожелал стереть человечество с лица земли. Весь мир был сокрыт под водой, и лишь праведник Ной с семейством и уцелевшим скотом сумел спастись и продолжить род человеческий, хотя и не без дозволения Создателя. Однако человек по причине гордыни имеет короткую память на милосердие Божие. Недолго помнили про гнев Господень и потомки праведника – вновь взялись за старое, – Пабло сделал паузу. Тысячи глаз неотрывно глядели на него, внимая каждому слову. Очень хорошо. Главное, не переусердствовать. – На счастье человека, милосердие и долготерпение Создателя гораздо шире и глубже людского. Бог, не желая гибели своих творений, отправил Сына Своего к нам, надеясь пробудить мертвые сердца наши. – Еще одна пауза. На этот раз многозначительная. Инквизитор чуть повысил голос: – И что же мы с ним сделали?

– Убили! – еле слышно прошелестела толпа.

– Убили!!! – повторил Пабло куда громче. – Мы, не желая раскаиваться в грехах своих, предпочли убить Сына Божьего, желающего лишь нашего спасения. Однако и тут Господь проявил верх милосердия, не уничтожив в ту же секунду планету, а напротив, оставив надежную, видимую Дверь для спасения души. Как же называется эта Дверь?

– Церковь! – уже громче и дружнее ответила толпа.