Обыкновенный мир
И вот – не было печали, так черти накачали. Перед его глазами, как молния, вспыхнула белая полоска бумаги, от которой голова шла кругом. Он чувствовал, как в груди струится огромный теплый поток, как вертится над головой небо, как земля дрожит под ногами, а весь мир улыбается и становится совершенно другим. Он не помнил, как дошагал от Каменухи до Двуречья. Пока Шаоань не вошел во двор, рука его продолжала судорожно сжимать записку.
Теплый, радостный поток быстро утих. Шаоань вернулся к своей настоящей жизни. Все было просто и понятно. Понятнее всего было одно: это невозможно.
Да, невозможно. Как может вечно потный, грязный оборванец жить с кадровым работником, с учительницей? Пусть говорят, что теперь отменены все буржуазные предрассудки, стоится новый порядок, и вон пропагандисты рассказывают, что есть даже студентки университетов, которые выходят замуж за простых хлеборобов, – на самом деле это капля в море.
Шаоаню не хватило бы ни везения, ни смелости выстроить такой «новый порядок». И потом, что делать, если Жунье вдруг захочет переехать к нему? Даже места дома нет. Конечно, можно проделать лишнюю дырку в пещере, но дома и так одни дыры – чисто решето, нечем голь прикрыть. Где это слыхано, чтобы жена была большим человеком в городе, а муж пахал при этом в деревне? Вот если наоборот – это еще куда ни шло. Это не редкость. Например, Цзинь Цзюньхай работает водителем в округе, а жена и дети живут в деревне…
Когда Шаоань начинал думать о семье Жунье, ему становилось еще тоскливее. Тянь Футан был настоящим владыкой Двуречья. За годы он выстроил солидное хозяйство. Быт его семьи ничем не отличался от обстановки в домах кадровиков, не занимавшихся никаким производством. Дядя Жунье был крупной фигурой в уезде. Какая семья могла сравниться с Тянями? Как мог сын бедняка Сунь Юйхоу войти в такую семью? Просто смех.
Но когда он думал о самой Жунье, сердце невольно наполнялось скорбью. Она не была призрачной химерой, нет, она росла вместе с ним, и они знали друг друга, как брат и сестра. Если бы он мог действительно прожить с ней до старости, как счастлив бы он был! Если бы в семье было чуть получше с деньгами, если бы он мог поехать в город учиться, если бы остался там работать – быть может, он и правда женился бы на Жунье…
Но разве мог он винить судьбу? Разве мог жалеть, что вернулся? Нет, он не жаловался и ни о чем не сожалел. Он должен был помочь отцу кормить семью, должен был взять на себя ответственность за будущее Шаопина и Ланьсян. С тех пор, как он вернулся, – несмотря на все трудности – семья продолжала держаться на плаву. Шаоань гордился этим, но, разумеется, не мог этим довольствоваться. Он готов был воспользоваться любой возможностью привести семью к процветанию. Шаоань был амбициозен и надеялся, что в будущем еще померяется с Тянь Футаном и Цзинь Цзюньшанем. Что же до брака, то в последние два года он все чаще задумывался о женитьбе. Ему было уже двадцать три – большинство крестьян его возраста давно женились, а неженатые имели кого‑нибудь на примете. Он хотел найти хорошую, трудолюбивую сельскую девушку, которая станет работать с ним бок о бок. Но такие дела быстро не делаются. Не то чтобы он не хотел жениться, – просто не мог себе этого позволить. Шаоань собирался дождаться, пока брат закончит школу. Как бы там ни сложилось – в деревне ли, в городе, у него все равно появился бы помощник. Тогда не поздно будет и подумать о женитьбе. Больше всего Шаоаня беспокоило то, что он не сумеет заработать на свадебные подарки невесте, – а нужно никак не меньше тысячи юаней. За прошедшие два года были люди, приходившие свататься, но ни один не предлагал жены, которой не нужны бы были деньги.
Теперь же появилась женщина при собственных деньгах, которая хотела выйти за него, но он не смел на ней жениться…
Чем больше Шаоань думал, тем больше ему хотелось найти безлюдное место и плакать, плакать, плакать, обхватив руками голову. Как он был счастлив! Жунье, обожаемая Жунье, написала ему. Как мучился он оттого, что не мог обещать ей счастья, не мог жить с женщиной, которая любила его – и которую любил он сам.
Но у Шаоаня не было времени раскисать. Дома, в бригаде и в деревне дел было больше, чем у героев «Троецарствия»[1]. Он вставал затемно. Сперва натаскивал на коромысле воды, чтобы наполнить две здоровых бадьи, что стояли дома. Отец был уже не молод и не мог выполнять такую тяжелую работу. Наносив воды, Шаоань помогал матери приготовить еду для сестры. Ланьсян спешила к первому уроку в Каменуху. Едва сестра заканчивала есть, за ней прибегала Цзинь Сю, и Шаоань провожал их до Горшечной. Было еще темно, и девочки боялись ходить одни. В семье у Цзинь Сю не было мужиков, поэтому провожал именно Шаоань.
Проводив младших, Шаоань быстро возвращался и бежал в стойла, чтобы распланировать день своей бригады. На самом деле он успевал еще по дороге обдумать те сорок – пятьдесят задач, которыми предстояло заняться, а потом очень быстро распределить их между работниками. Поле не терпит никаких проволочек. Весь осенний урожай, все средства к существованию нескольких десятков семей в следующем году зависели от каждой минуты и каждой секунды.
Почти все члены бригады часто жаловались, что он держит их в ежовых рукавицах. Не успеешь перекурить, как Шаоань уже загоняет работать. Некоторые звали его изувером, но ему было наплевать. Он думал так: ежели сейчас не пропитать земли своим пóтом, то по осени, когда станут раздавать наработанное, будут называть и того хуже. Он всегда был в первых рядах и брался за самую тяжелую работу. Кроме того, Шаоань был большой мастер по части техники, и даже те, кто считал себя знатоками сельского дела, восхищались его познаниями. Его авторитет возник в каком‑то смысле естественным образом.
Когда Шаоань не ел в поле, он шел обедать домой. Пустая миска еще не успевала коснуться стола, как он выскакивал наружу и несся на огород. Пока другие спали, Шаоань занимался собственными посевами. Огород был его главной ценностью, столь значимой, что он не знал, как еще обустроить его. Сажал зерно, сажал овощи, не чурался междурядного посева – использовал каждую возможность, планировал тщательно и аккуратно. Что‑то растил для себя, что‑то на продажу – каждый кусочек земли на огороде был полит его пóтом. Каким бы усталым он ни был, стоило Шаоаню вступить в свой маленький мир, как силы возвращались к нему. Порой он не работал даже, а просто отводил душу. Каждый урожай с этого клочка был свой, собственный. И пока впереди маячит урожай, крестьянин будет творить на земле со страстью художника…
Шаоань работал безумно и жадно весь день, а вечером, если в бригаде не было собраний, он падал в свой грязный угол и засыпал мертвецким сном…
Но с некоторых пор Шаоань потерял сон. После полного забот дня он не мог уснуть. Перед его глазами то и дело возникал образ Жунье. Он вздыхал в темноте и по временам зло ударял кулаком по кану.
Было совершенно непонятно, что делать. Сначала он думал, что если просто не ответить Жунье, она поймет, что он не согласен. Даже не так – не смеет согласиться. Думал, что она перестанет и вспоминать обо всем, что было. Но тут Жунье взялась передавать через Шаопина весточки и просить Шаоаня приехать в город. А у него действительно не было времени приехать. Но главное – речь шла о совершенно невозможном будущем. Зачем было тратить столько времени на эти поездки и разговоры? Шаоань не хотел говорить «нет» в лицо Жунье и видеть своими глазами, как разбивается ее сердце. Он боялся, что его сердце разобьется следом. Шаоань думал, что если он не поедет в город, Жунье сообразит, к чему он клонит, и не станет снова поминать о старом. Шаоань и представить не мог, что Жунье зачастит к нему в деревню.
[1] Эпоха Троецарствия (220–280) – период в Китае, вошедший в историю как борьба и противостояние между тремя царствами: Вэй, Шу и У. В классическом романе «Троецарствие» (XIV в.) противостояние во многом подается как конфликт между героями – лидерами соответствующих царств: Цао Цао, Лю Бэем и Сунь Цюанем.
