Одиссей в бинарном мире
Адиль выехал с обочины без особых усилий.
– Ты только взгляни на нее! – засмеялся он от души, посигналив Саймону.
Через некоторое время мы уже были на пути в больницу.
– Ну что, тебе полегчало? Кстати, я – Адиль, – представился он.
Я же с отрешенным видом молчал, что, должно быть, озадачило его.
– Проглотил язык, парень?
Наконец до меня дошло. – Извините, я – Виктор. Виктор Августин.
– Ха, давай без формальностей, сынок. Я ж тебя не в участок везу.
– Да‑да. Простите.
– Мы скоро приедем в больницу. Вот увидишь! Все обойдется!
И я поверил ему. В поведении Адиля было нечто, что вселяло в меня чувство спокойствия.
– Расскажешь, что случилось?
– Какой‑то идиот подрезал меня на дороге, – уклончиво ответил я.
– Тогда ты легко отделался.
– Да, но не мои ноги, – сказал я со вздохом.
– Это может быть от стресса, я где‑то читал, что такое бывает.
– Возможно. Спасибо, что решили мне помочь.
– Ну, я же не мог просто так оставить тебя – это мой служебный долг! – пошутил Адиль. – И знаешь, мне не каждый же день выпадает шанс прокатиться на таком автомобиле. Wercedes Bins, – добавил он с почтением, поглаживая руками кожу руля.
– Какого она года?
– 25‑го.
– Вот это да! Круто! – Адиль восхищенно присвистнул. – Не переживай, дружище, все наладится, – добавил он, снова заезжая в туннель.
По дороге у нас было достаточно времени для беседы. Не могу вспомнить, когда в последний раз у меня был такой продолжительный и непринужденный разговор с совершенно незнакомым человеком. Мне было с ним легко и спокойно. Возможно, именно из‑за общительности самого Адиля мы болтали обо всем – от наших увлечений и забот до воспоминаний о молодости. Адиль родился в семье иммигрантов из Иордании и говорил с кинсетольским акцентом, часто проглатывая некоторые гласные. Он с искренней теплотой и любовью рассказывал о своих жене, дочери и многочисленной родне.
Говорят, не следует судить о книге по обложке. Я не хвалюсь, но мне часто с первого взгляда удается дать правильную оценку человеку. Будем честны – мы все любим судить! Разница лишь в том, какой вес мы придаем собственным суждениям.
Интересно, если правильная оценка характера основана на анализе внешности, то какая тогда часть личности изначально заложена в наших генах? Даже в эпизодическом случае с Адилем есть ли какая‑то градация?
Древние римляне считали, что человек при рождении схож с чистым листом – tabula rasa[1], поскольку не имеет никакого жизненного опыта, а значит, и личности. Но действительно ли это так? Разве в таком случае все люди не казались бы одинаковыми в своем поведении? Даже самобытные культуры, возможно, в таком случае не отличались бы сильно друг от друга. Но это только мое предположение.
Логическое и удобное объяснение, на мой взгляд, – золотая середина. Никто не может спорить о важности хорошего воспитания и образования, но природа закладывает основу детского мировоззрения, а общество строит, изменяет или разрушает его. Таким образом, вполне логично, что основа характера в какой‑то степени проявляется через эти индивидуальные фенотипы.
От моего спутника определенно исходили доброта и искренность: эти обезоруживающие приподнятые брови, полные щеки, которыми он, казалось, гордился. И скорей всего, он преуменьшил свою искренность, когда уверял, что просто хотел прокатиться на моей машине. Ведь он мог отвезти меня в больницу на полицейской машине или вызвать скорую. Вместо этого он почему‑то помог незнакомцу. Впрочем, слушая его веселую болтовню о поездке к родственникам, у меня было ощущение, что знаю Адиля и его семью вечность; и я ответил взаимностью, рассказав ему о своих родителях, о своей фирме, о Несс и… много чего другого.
– Вот мы и приехали! – объявил он, увидев бетонный комплекс Красного Креста Сазерхама. По сравнению с моими предыдущими визитами парковка оказалась наполовину пустой. Прежде чем выйти, Адиль спокойно повернулся ко мне и передал ключи от машины.
– Подожди меня здесь, хорошо? Я быстро.
– Не волнуйся, мне все равно далеко не уйти, – пошутил я.
Вскоре он вернулся с инвалидной коляской:
– Вот, кажется, подходящий способ передвижения. – И, усадив меня в инвалидное кресло, покатил к главному входу больницы.
За стойкой регистрации стояла знакомая мне администратор.
– Боже мой, Виктор! Адиль только что рассказал мне, что случилось, но я не думала, что это случилось с вами! – воскликнула она, приближаясь к нам. Женщина казалась искренне расстроенной.
Почему она сочувствует мне? Мы виделись с ней не больше пяти раз, и то бегло. И я сам не помнил ее имени. Грета? Берта? Досадно, что я забыл.
– Адиль, спасибо за помощь! До свидания! Дальше я сама. – И она попрощалась с моим спасителем.
Я не мог его видеть, но махнул рукой, уверенный, что он смотрит мне вслед.
– Большое спасибо, Адиль!
– Без проблем, сынок. Береги себя.
– Давайте я отвезу вас к доктору Коксу, – предложила администратор, направляя коляску в сторону лифтов.
По дороге к кабинету доктора мне пришлось опять пересказать события сегодняшнего утра.
– Мы должны быть предельно осторожны. Столько сумасшедших на дорогах! Ужас! – искренне возмущалась Грета (или Берта).
В лабиринте коридоров я почти радостно осознал, что сегодня не так остро ощущаю больничные запахи. Но все же спрятал нос в голубой воротничок рубашки.
– Вам так повезло, что у доктора Кокса прямо сейчас свободное время! Хотя бы здесь удача! – пошутила она.
Не мешало бы узнать ее имя. Чертовски неловко, а спрашивать сейчас – как будто невежливо.
– Вот мы и прибыли, – сказала она, открывая дверь.
Доктор сидел за столом. Те же глаза, неопрятные волосы и – да! – кофейное пятно под нагрудным карманом.
Очевидно, свежий халат он сразу помечает кофейной кляксой.
[1] Tabula rasa (лат.) – чистая доска, чистый лист
