Одиссей в бинарном мире
– Я не прикоснулся к ужину, – язвительно повторил я и, поддавшись гневу, яростно смахнул со стола все, что смог сгрести.
Как в замедленной съемке, я видел предметы с полной ясностью – от богемского графина и каждой вилки до настольного портрета моей сестры: зависшие на мгновение в воздухе, они падают на пол, исполняя какофоничный концерт. – Вот пожалуйста! – проревел я, перекрикивая звон стекла. – Теперь вы довольны? Почему никто из вас больше не смеется?
– Виктор!
– Разве не смешно, что я больше не могу ходить? Бог знает, как долго еще я буду говорить и дышать, и вместо того чтобы рассказать, что мне передать Алиссе туда – конечно, если из‑за случайности я не попаду в ад, – вы несете какую‑то ерунду!
– Мы не хотели… – оправдывалась мама со слезами на глазах.
– Тогда что, черт возьми, вы хотели?! – прорычал я.
– Сынок, пожалуйста… – умолял отец, пытаясь обнять меня.
– Убери от меня свои чертовы руки!! Не трогай меня!! – в истерике заорал я.
Пытаясь оттолкнуть его, я потерял равновесие и упал со стула на пол. Несс лихорадочно поднимала разбросанные ножи, вилки и разбитые тарелки. Я не полностью понимал, о чем они говорили; их голоса слились в сплошной гул: он нарастал, становился все громче и громче. Но это был уже плавный ритм, который вернул мне чувство спокойствия. Наконец повисла тишина – мне удалось заставить их замолчать.
Я заслужил, чтобы в гробовом молчании меня доставили, как раненого после сражения, на Монтпилиер‑террас и вернули из онейроидного состояния[1] обратно в реальность: чтение глупых статей в интернете, сидя в инвалидной коляске. Все, что я делал, – глазел на них, затем, прикидываясь, что прочитал, нажимал на следующую.
– Хочешь поговорить о том, что случилось? – спросила Несс.
– Нет.
– Ты хочешь хотя бы чего‑нибудь? – вздохнула она, посмотрев на меня измученными глазами.
– Да, с удовольствием пошел бы погулять, – съязвил я.
– Хорошо, еще не темно, мы можем пройтись, – она не уловила иронии в моем голосе.
– C моими проклятыми ногами? – огрызнулся я.
– Мне тоже нелегко, – сказала она с холодным спокойствием, без обиды или боли. Это было предупреждение: крик отчаявшегося и уставшего человека, сигнал o последней капле, переполнившей чашу ее терпения, но я не обратил внимания, возможно, вполне осознанно.
– Извини, что забыл, как тебетяжело! А может, мне немного попрыгать, чтобы успокоить свою голову, ха‑ха!
После этих слов, сорвавшихся с моего языка, наступило короткое, но очень тягостное молчание. И я понял – какой же идиот! – я только что добавил не каплю, а целый ковш в уже изливающуюся чашу. В воздухе повисло гнетущее напряжение. Я не видел выражения лица Несс, но чувствовал, как искрится воздух.
Она медленно приблизилась: ee лицо со слезами на глазах почти касалось моего. Она дрожала, одновременно испытывая гнев и сострадание; эту борьбу было видно даже по тому, как Несс хмурилась.
– Ты думаешь, мне легко? Я больше толком не работаю из‑за тебя! Я больше не сплю из‑за тебя! Каждый раз, чувствуя, что ты вздрагиваешь, лежа рядом со мной, я задыхаюсь от боли и страха. И не только я! Тебе хотят помочь, но ты продолжаешь всех отталкивать! Ты больше не хочешь посещать консультации психиатра, ты больше не хочешь посещать Кокса. Ты больше ничего не хочешь! Ты просто сдался!
– А на кой черт все это? – рявкнул я.
– А как же я? А наша свадьба?
– Зачем тебе выходить замуж за мертвеца! – вырвалось у меня с горьким смешком.
Я видел, как сжались ее губы, как она подняла правую руку и через считанные доли секунды почувствовал жжение на левой щеке…
Вместе с «Иди к черту, Виктор!» и грохотом дребезжащего окна резко захлопнулась входная дверь. Это было физическое проявление всех ее эмоций, всего того, что Несс скрывала глубоко в себе. Впервые ее переживания вырвались наружу, но я не чувствовал ничего, кроме пощечины.
Нужно проявлять больше сочувствия к ней и не принимать все, что она делает, как должное. Ну, и дальше что? Какой смысл в этом, если все равно ничего не изменить?!
Я развернул инвалидное кресло к телевизору. Пощелкав пультом и перебрав дюжину каналов, я остановился на программе Discovery, вспомнив, с каким интересом в детстве смотрел их документальные фильмы. Посмотрев примерно сорок секунд на лысеющего человека, который с гордостью рассказывал, что заработал около шестисот долларов на распродаже хлама из своего гаража, я физически съежился от разочарования.
– Что за откровение! – пробормотал я, переключая канал.
По крайней мере, Animal Planet все еще о животных.
В комнату внезапно ворвались назойливые телефонные звонки, бесконечно отдаваясь эхом в моих ушах.
Ну, что за день такой сегодня? Оставят меня в покое или нет?!
– Клянусь, еще раз, и я разнесу тебя вдребезги, плоский квадратный кусок дерьма! – закричал я, пытаясь взглядом испепелить свой мобильник.
Неужели он снова зазвонит? Давай, только попробуй!
– Да, я так и думал. Придурок, – пробормотал я вслух.
Телефон больше не звонил, раздавался только солидный голос Дэвида Аттенборо[2].
Глава 8. Печальное северное сияние
Теперь бóльшая часть моего дня состояла из просмотра документальных фильмов на канале Animal Planet. У меня всегда был особый интерес к природе и изобилию ее сложностей: даже незначительные изменения могут привести к катастрофе. Чем больше я смотрел на экран, тем больше понимал, скольким из этих незначительных изменений способствуем именно мы, люди.
Свежий полевой букет создает в доме настроение, но мы же изо всех сил стараемся собрать композиции из мертвых цветов, загрязняя при этом моря и небеса отходами от пластиковых роз и тюльпанов. Люди, без сомнения, агрессивный вид, но это совсем не означает, что мы – трагедия нашей планеты.
[1] Oнейроидное состояние – расстройство сознания, характеризующееся сочетанием образов реального мира и фантастических представлений.
[2] Дэвид Аттенборо – знаменитый телеведущий, натуралист, пионер документальных фильмов о природе.
