Однажды над городом. Роман

– Ничего удивительного, спекулянтам наплевать, с кого и с чего зарабатывать деньги, с билетов на футбол или на самолет – это их бизнес, – убежденно выдала Афаг. – Им‑то что до этого?! Может, тебе на свадьбу срочно надо, а не на похороны?

– Ну тебя, Афаг, не кощунствуй, неправильно это, не по‑божески сравнивать горе с весельем, – заметила Зейнаб и неодобрительно закачала головой.

– Почему неправильно?! А что ты скажешь на то, что Хосров, будучи подвыпившим, вызвался нести тело отца и чуть не выронил его. Несчастный Ариф, мог ли он при жизни предположить, что сын будет его пьяным хоронить. А это разве не кощунство?! Вот кого осуждать надо, а не пару бедолаг в аэропорту.

– Он подобным образом переживает свой развод с женой, жалко мне его очень… – сочувственно заметила Зейнаб и вздохнула. – Кстати, кто видел его бывшую жену на похоронах? Я что‑то не приметила эту особу.

– Хм, – возмутилась Афаг, женщину словно передернуло… – Вот кого‑кого, а эту пустышку вы вряд ли увидите среди нас, она даже дочери их прийти не позволила, нелюди какие‑то… И где это, интересно, он такую стерву отыскал. А Натаван?! Тоже хороша, до сих пор не пришла, где‑то шляется. Дочь называется, на похороны собственного отца не прийти. Дрянь! Она, видите ли, на курорт уехала. Пусть явится, я ей в лицо плюну и изодру, если возразит мне. Да, если не Ахмед с друзьями, бедного Арифа некому было бы хоронить. А кто виноват? Мать… Шаргия! Воспитала двух эгоистов‑ дармоедов. А то, что у обоих по одному ребенку, тоже о чем‑то говорит… Не хотели они, видите ли, утруждать себя расходами. А сколько их об этом покойный Ариф просил, внуков хотел, мальчиков.

– Нубар у Натаван хорошая девочка, отзывчивая, – Зейнаб улыбнулась, говоря о подружке дочери. – Не похожа ни на одного из родителей. А в таком воспитании виновата не одна Шаргия, а оба родителя… Любили они своих детей, оберегали от всего, ограждали, превратили себя в жертв. Обидно за них, один пьёт, а другая по курортам разъезжает, когда её матери поддержка нужна.

– А почему мы с Ахмедом другие? – возмущенно продолжила Афаг. – У нас не было отца. Мы сами всего достигли, без чьей‑либо помощи. Спросишь, как это у нас получилось? Да потому, что мама у нас другая.

– Тетя, ты неправа, – вмешался в разговор Аслан. – Был у вас в жизни мужчина, заменивший вам отца. Он был, и сегодня вы его похоронили.

Афаг медленно подняла на племянника глаза, затем плавно перевела взгляд на Зейнаб и ответила:

– Надо же, защитник нашелся. Никто не умоляет роль Арифа в нашей жизни. Да, он присутствовал почти что во всех этапах моей с братом жизни, но со своими детьми он не был так строг, как с нами. Думаешь, я не помню, как он отшил моего первого жениха. А как он следил за моей одеждой – вечно придирался к длине юбок и на сколько пуговиц я застегнула блузку. Я все помню. Но запомни, племяш, одну истину – почти все в воспитании детей определяет мать. Моя мама нас никогда не жалела, так, как это делала Шаргия. Она их своей чрезмерной заботой сделала людьми безответственными и беспомощными.

Зейнаб вдруг рассмеялась:

– Вспомнила кое‑что, а именно как покойный Ариф раскусил твоего первого жениха и прогнал его вместе с его родственниками. И свадьбу не допустил.

Афаг тоже улыбнулась, вероятно, тоже что‑то вспомнив:

– Молодец дед Ариф, правильно поступил. Этот проходимец оказался редкой сволочью.

– А Ахмеду как дядя Ариф помог? – продолжила вспоминать Зейнаб. – Лично пошел на прием к ректору просить за Ахмеда. Благо ректор оказался хорошим человеком. А еще я помню, когда я была беременной, носила Асланчика под сердцем, он, всегда увидев меня, сбегал с четвертого этажа, чтобы помочь мне подняться домой. Каждый раз напутствовал мне: «Береги себя, у тебя будет мальчик, учти, он и мой внук. Он у нас станет летчиком».

– Почему летчиком? – удивленно спросила Афаг и сразу же припомнила: – Ну да, он же был помешан на авиации. Как меня увидит на крыше, так сразу зовет к себе и спрашивает: «Дочка! Посмотри, что там в небе гудит, случайно, не самолет? Скажи, он белый?» А я, даже не вглядываясь в небо, чтобы больше не докучал, отвечала: «Да, белый, совсем белый. Ты, дед, не увидишь, тебе очки нужны». Дурехой тогда я была, маленькой, не понимала, что это может его обидеть.

Аслан задумчиво опустил голову. Загрустил. Зейнаб рукою незаметно подала золовке знак, чтоб та закрыла тему воспоминаний. Все родственники и соседи знали о привязанности Аслана к покойному соседу.

– Ну ладно, я пойду к своей мамочке, – Афаг нашла предлог, чтобы разрядить ситуацию. – А то мамуля сидит напротив Шаргии с тем же обидчивым лицом, словно Ариф все еще жив и история их взаимоотношений продолжается. Моя мать кремень, она так его и не простила. А с другой стороны, глупо все это и бессмысленно столько лет не прощать.

Как только Афаг покинула кухню, Зейнаб тут же, никого не стесняясь и не смущаясь, обняла сына как маленького.

– Не расстраивайся, сынок, знаю, что любил его, как родного деда, но на все воля Божья, помни его, чти, но не страдай, пусть ему на небесах будет спокойно. Может, хочешь поплакать? Поплачь! Никто тебя не осудит, – Зейнаб заглянула сыну в глаза, но тот отвел их и замотал головой.

– Мама, я уже не маленький и ни к чему эти слезы, делу не поможешь, пойду я лучше встречусь с бабушкой и Шаргиёй, соскучился я по ним.

Зейнаб придержала сына рукой.

– Аслан! Очень тебя прошу, не называй при бабушке Арифа дедом, не нравится это ей, раздражается от этого до невозможности. И с Шаргиёй особо не любезничай при ней, не надо, через пару дней, может, успокоится и всё наладится.

Аслан взглянул на мать и строго ответил:

– Мама, я не собираюсь ничего в своём поведении менять, всё останется так, как было прежде. Я не буду следовать чьим‑то прихотям. Менять отношение к человеку после его смерти – это подлость.

 

В женской половине за столом сидели несколько женщин – в основном соседки по дому. Мулла‑женщина тихо распевала суры из Корана. Шаргия, жена усопшего, тихо плакала вместе с одной из своих родственниц. Напротив сидела Сурая и с каменным лицом взирала на всё происходящее.

Первой Аслан наклонился и поцеловал бабушку. Сурая крепко обняла внука за шею и тихо нашептала ему на ухо:

– Молодец, что приехал, хотя это не повод, ради которого стоило оставлять работу.

Парень улыбнулся, но не ответил. Потом, обойдя стол, подошёл к Шаргие и обнял её. Горюющая женщина не сдержалась и горестно заплакала, жалостливо причитая:

– Ушёл он от нас, оставил всех нас сиротами.

Услышав эти слова, Сурая свысока покосилась на соседку. Внук, заметив реакцию бабушки, принялся спешно успокаивать пожилую женщину.

– Не надо… не плачьте, вам нельзя, у вас больное сердце. Нам всем будет его не хватать, – Аслан, прижавшись щекою ко лбу соседки, гладил её по голове.

Позже, подсев к бабушке, Аслан нежно взял её за руку, и они вместе задумчиво слушали пение женщины‑муллы.

– Как там в Москве? Как погода? – тихо спросила Сурая. – Не холодно ли тебе?

– Я привык, – так же тихо ответил внук. – Лучше скажи, как ты себя чувствуешь?