Онтологически человек: Истинное желание

Если бы он специально хотел придумать что‑то жуткое, у него бы не получилось лучше. Артур открыл было рот, чтобы попросить его снять эту дрянь, но потом подумал, что, может, самому Мерлину неловко, когда на него такого смотрят.

Некоторое время они так стояли – Мерлин, замерев в узкой расщелине, и Артур, положив руку на эфес меча. Экскалибур всегда придавал ему уверенности. Потом Артур коротко склонил голову и сказал, старательно глядя в верхнюю часть листа, туда, где должны были быть глаза:

– Я благодарю тебя за все. За помощь Камелоту. Мне и Джиневре.

Мерлин резко отвернулся. Заскреб пальцами по стволу, несколько раз дернул кадыком – Артур подумал, что Мерлин что‑то все‑таки скажет, но тот мотнул головой и принялся поправлять кривой шнурочный узел над острым ухом.

Нимуэ скользнула мимо Артура и взяла колдуна за руку.

– Это было очень важно для нас, – сказала дану. – Может быть, еще важнее, чем для тебя.

Мерлин отсалютовал двумя пальцами, коротко поклонился и сделал шаг назад, сливаясь с тенью. Нимуэ сделала шаг вперед – почти прыгнула, стараясь не наступать на широкую желтую полосу. Подняла голову, всматриваясь куда‑то поверх деревьев. Артур посмотрел туда – в голубом небе проступала луна, белая, как облако.

– Обычным путем в Камелот не попасть, – сказала дану. – Но завтра полнолуние. Менгиры откроются, и я вас проведу, а там Блейз вас встретит.

– Мерлин написал, да, – кивнул Артур.

Дану вдруг прижала руки к груди и судорожно вздохнула. Артур встревожился.

– Нимуэ?

Губы у нее задрожали, и выражение стало почти человеческое.

– Я надеялась… я надеялась, что он сможет заговорить с тобой.

– Чем его так приложило?

Дану отвела глаза.

– Это что‑то людское. Я не знаю.

 

Нимуэ протиснулась внутрь ствола.

Дерево было не дерево и ствол был не ствол, конечно, просто лучшее, что она могла сделать, чтобы зафиксировать ситуацию. Воплощенная метафора.

Мирддин был внутри – сидел на земле, упершись спиной в одну сторону ствола и ногами – в другую. Нимуэ осторожно опустилась на колени рядом, протянула руку и сняла бумажную маску. Открылось лицо – человеческое, только застывшее в гримасе – усмешка во все зубы, будто у маски в древнем театре, и над ней – полные ужаса, совсем не смеющиеся глаза. Зрачки не реагировали на свет. Она коснулась уголка губ – лицо было застывшее, как пластиковое.

Мирддин перехватил ее руку и прижал к виску.

«Хорошо, что ты здесь. Как там снаружи?»

«Ты не видишь?»

Мирддин покачал головой.

«Не могу. Не могу перестать смотреть… – он судорожно вздохнул, – туда. Извини. Залип».

«Я могу чем‑нибудь помочь?»

«Ты помогаешь».

Он попытался улыбнуться внутри себя – по‑настоящему, не судорогой, но все равно сквозь эту улыбку сквозило бездной, в которой он застрял. Как в мороз холодом из‑под раскрытой двери. Безнадежностью, бессмысленностью и отчаянием. Нимуэ думала, что со временем привыкнет – с людьми всегда что‑то происходит, и с этим никогда нельзя ничего сделать – но получалось плохо.

Она не успела спрятать эту мысль – Мирддин встрепенулся и прижал ее к себе свободной рукой.

Стало только хуже – теперь она не видела его лица, только слышала мысли, быстрые и сбивчивые, как шепот, и чувствовала, как чужое сердце бьется где‑то рядом.

«Можно. Можно что‑то сделать. Хотя бы… хотя бы помнить, что на этом все не заканчивается. Не заканчивается на людях, не заканчивается на безнадежности… что есть что‑то еще. Это очень много, я не могу объяснить тебе, до какой степени. Я… я не могу сейчас двигаться, и не могу говорить вслух, и не могу видеть… но я могу слышать, и могу ощущать, и могу чувствовать запах… могу помнить, что есть что‑то еще. Кто‑то еще. Авалон. Ты».

Слова бежали от сознания к сознанию, завиваясь цепочкой символов, это была правда, правда, ничего, кроме правды, и все время Нимуэ чувствовала напряжение – будто Мирддин говорит с ней и одновременно спиной зажимает дыру в плотине.

От всего этого хотелось плакать, но сейчас было не время и не место. Нимуэ вздохнула, делая себя как можно прозрачней – позволяя войти сюда, внутрь, через узкую щель в разбитом стволе, толще воздуха, голубой и стеклянной, зеркалу озера, опрокинутому вверх, в небеса, к верхушкам сосен, влажному запаху палых листьев, стуку дятла по стволу, треску ветвей, по которым гоняются друг за другом белки, дрожи плавников, отзывающихся на движение теней меж водорослей, в темноте, стремительно и бесшумно расступающейся перед карпом воде, солнечному лучу, внезапно рассекающему тучи, воздух и озеро до самого дна.

По другую сторону себя она чувствовала теплые руки и дыхание – как Мирддин обнимает ее, сидя на земле, вглядываясь поверх ее головы в прорезь между реальностью и реальностью.

«Ты права. Это стоит видеть».

Нимуэ ощутила, как Мирддин улыбается внутри себя – наконец‑то! – и обернулась.

– Ты видишь?

Мирддин покачал головой. Он сидел, уткнувшись подбородком в колено, прикрыв веки, так что лицо в сумраке выглядело почти обычным. Белый лоб, отросшая темная прядь, широкие брови вразлет, складка между них. Нимуэ провела по ней, чтобы разгладить, но ничего не вышло.

«Я не вижу. Не смогу увидеть, пока не разберусь. Значит, нужно пойти и разобраться».

Мирддин потянулся – вслепую, но безошибочно – поцеловать ее. Потом откинулся назад, опираясь на ствол – и пропал, оставив от себя только пустую оболочку.

Оскаленный в усмешке рот, наконец, закрылся.

 

Мирддин сидел в пыли на середине проселочной дороги. Прямо перед ним валялся медальон на сорванной цепочке – часики со стеклом, треснувшим от удара на землю. Секундная стрелка судорожно подергивалась, не двигаясь с места. Крышка распахнулась от удара. На обратной стороне маячила миниатюра – Утер, Игрейна, Артур.

У Утера был похожий медальон – правда, не с миниатюрой, а с двумя прядями волос – его и Игрейны. Прядь Игрейна послала ему еще когда они были любовниками. Это казалось ей менее компрометирующим. Сейчас он валялся где‑то под обломками машины. Потом его найдут, и Пеллинор отдаст его Артуру – предварительно приказав отмыть от крови. Потом Артур положит его в стол, потом покажет одному своему советнику… потом советник сделает анализ, выясняя отцовство, мимоходом удивится остаточным посторонним следам – и выкинет из головы.