Онтологически человек: Истинное желание

Мирддин вскинул голову и увидел Артура. Взрослого, настоящего Артура.

– Мерлин, какого черта тут…

Артур заозирался по сторонам. Глаза у него расширились от узнавания.

Мирддин знал, что Аннуин делает с человеком, но все равно видеть это было очень страшно – как Артура вминает в одно‑единственное мгновение. Как он съеживается, становится меньше, как делается маленьким и слабым, как у него на лице проступают ужас и отчаяние и как рот начинает кривиться углами вниз от огромной, невыразимой обиды. Как лицо превращается в маску из античного театра.

Нет, подумал Мирддин. Нет‑нет‑нет‑нет.

Он подскочил к ребенку, наклонился и схватил его за плечи, стараясь поймать взгляд.

– Смотри на меня. Посмотри на меня. Как твое имя?

– А… а… Артур, – выдавил мальчик.

– Кто ты? Ты помнишь, кто ты?

Тот сглотнул и кивнул головой. Мотнулся светлый чуб.

– Я король.

– Молодец. Повтори еще раз.

Он зажмурился и сказал тверже:

– Я король.

– Король чего?

– Король Камелота.

– Почему ты король Камелота?

Артур распахнул глаза. Мирддина продрал мороз по позвоночнику – настолько взгляд не соответствовал внешности. Взрослое сознание выглядывало из детского тела – как солдат из‑за бруствера.

– Потому что больше никого нет, – сказал Артур.

– Есть, – сказал Мирддин. – Но не здесь.

Артур нахмурился:

– Я тебя знаю?

– Я – Мерлин, – сказал Мирддин. – Пойдем.

– Куда?

– Домой.

Артур закусил губу и кивнул. Мирддин выпрямился, не отпуская его плеча, и подтолкнул его перед собой. Артур сделал шаг, но взгляд у него, как приклеенный, застыл на обломках машины, разворачивая к себе.

– Не смотри туда, – сказал Мирддин.

– Ты же смотришь.

– Я тоже не буду. – Он провел свободной ладонью перед лицом, закрывая себе глаза, и одновременно покрепче сжал Артура за плечо, чтобы он никуда не делся. – Вот. Я не смотрю. Сделай так же.

Рядом раздался тихий вздох. Мерлину оставалось надеяться, что Артур подчинился.

– Представь себе дом. – Мирддин старался говорить как можно спокойнее, одновременно лихорадочно прикидывая варианты. В Камелот они не попадут, Камелот закрылся. Но сейчас Артур отцепит внимание от того, что вокруг – и его можно будет вытащить. Вопрос – за какую ассоциацию потянуть… ччерт, что у него там в голове сейчас вообще? – Что ты видишь?

– Звездочку в окне…

– Звездочку… Прекрасно.

Он прислушался, вылавливая образ из чужого сознания – распахнутое окно, светлая занавеска, синее ночное небо в прорези – вызвал в памяти звезды над Авалоном, сделал усилие, совмещая образы, покрепче сжал артуровское плечо и толкнул их обоих из разлома наружу – к белой сияющей точке наверху.

Все вокруг задрожало, расплываясь.

 

Артур пришел в себя в траве. Голова гудела. От этого созвездия сверху чуть покачивались.

Над ним, заслоняя половину, возвышался Мерлин и злобно сипел:

– Какого черта ты туда полез?! Тебя предупреждали? Тебя же предупредили!

За его спиной из теней соткался белый призрак.

– Ты реагируешь, как человек, – сказала Нимуэ. – И у тебя опять есть голос.

Мирддин осекся, развернулся на пятках и уставился на нее.

– Да, – наконец, выговорил он шепотом. – Правда.

Он стек на землю и прислонился к дереву.

Артур лежал на траве и смотрел на звезды. Они тут были яркие, как нарисованные в детской книжке. «Звездочка, гори, гори – что же у тебя внутри? Над землею с высоты надо мной сияешь ты» – наплывал откуда‑то из памяти низкий женский голос. «Если солнца больше нет, и оно не дарит свет – то пришла твоя пора полыхать нам до утра…»

– Надо же, – сказал Артур вслух. – Не знал, что я это помню.

– Аннуин ничего не забывает, – буркнул Мерлин. Потом тихо засмеялся. – Вот как это работает… с другой стороны. Кто бы знал…

Артур сел. Слоны, напомнил он себе. По мере поступления.

– У него всегда такие шуточки? – спросил он Нимуэ.

Дану улыбнулась в темноте:

– Почти.

Артур поднялся, потянулся и сцепил руки на затылке:

– Эта твоя глушилка в обе стороны работает?

– Листья? – переспросила дану. – Да, а что?

– Не знаю, как вам, – сказал Артур, – а мне еще есть сегодня чем заняться.

Он махнул рукой и зашагал прочь.

 

Мирддин засмеялся ему вслед, провел ладонью по лицу и повернулся к Нимуэ. В зрачках у него плясали отблески того, что плескалось изнутри – светлое, ищущее и безумное выражение, расплавленное золото, готовое перехлестнуть через край, жаждущее разделения.

Он опять был целый, и был очень человек сейчас.

Он протянул руку и провел по ее щеке, по переносице, по губам – будто пытаясь вспомнить, как выглядит то, что он помнил только наощупь.

«Прости меня».

«За что?»