Опасная профессия

– Жаль, что так используется чаще.

– А себя вам не жаль. После взрыва и вас шарахнет. А наши…

– Ваши даже не поймут, – Пятаков снова облокотился, на этот раз вытащив мобильник и положив его перед собой. – Слушайте внимательно. Если дернетесь, будет бум. Механизм сработал, стоило вам только сесть.

– На моем месте находился ваш рюкзак, – тут же вспомнил я, покрываясь липким потом.

– Верно. Но он не весит много, а пластинка стандартная, ее замкнуло после внедрения вашего зада на сиденье, точнее веса большего, чем десять кило. Я давно подготовился, неужто не ясно, подготовил и стул, вот только, как и когда, нипочем не узнаете. Камеры тут нет, потому это кафе и выбрал. И да, бомба на этот раз слабенькая, вас она не разнесет, оторвет ноги и все. А вот мне позволит, пользуясь вашим бедственным положением, спокойно уйти. Не дадут же ваши ценного сотрудника в обиду. И да взрывная волна ничего мне не сделает, даже если вы героически вскочите. Между нами в столе перегородка, черт его знает, зачем, но вот сделали дизайнеры, а я воспользовался.

Пятаков довольно мило улыбнулся, впрочем, видел я его сквозь розовый туман, внезапно застлавший глаза. Сердце сплясало джигу, и продолжало отстукивать, мысли остановились, я превратился… да черт его знает во что, в живой труп. Трудно сказать, что чувствуют приговоренные, но похоже на это. Секунды липко растянулись в бесконечность, я то пламенел, то обжигался холодом, застившим в грудине. Сердце немного успокоилось, однако, стоило только Пятакову выплыть из тумана, как снова продолжало трепетать под сто восемьдесят.

Я отер пот, заливавший глаза. Будто пробежал марафон, а мне выговорили, мол, надо перебежать и немедленно.

– Вот, правильно, приходите в себя.

«Спицына говорит, не врет, под тобой что‑то есть».

– Прихожу, – пробормотал я, стараясь взять себя в руки и глянуть на Детонатора. Получалось плохо.

– Кажись, ваши подтвердили, что вы сидите на пластиде. Это правильно, сейчас начнется большой шухер. Мало ли что я говорю. Может, решил эффектно покончить с собой, утащив заодно еще человек двадцать. Да, раз начальник меня слышит, велите женщине закрыть главный вход. Там защелка. А потом пусть откроет черный.

Спицына медленно поднялась, оглянулась на меня, я увидел ее краем глаза, когда повернул голову. Несмело прошла к входу, тут же пропав из зоны видимости. Я слышал, как медленно постукивали ее туфли. Затем скрежетнула задвижка, отрезая нас от внешнего мира.

– Давай быстрее, хорош копошиться, – подогнал ее Пятаков. Мне показалось, свет начал меркнуть – Спицыной повелели закрыть и шторы возле двери. Затем, Детонатор распорядился зажечь свет. Кажется, усмехнулся, мне никогда не нравилась его улыбка одними губами, будто он боялся показать зубы, будто стеснялся их.

– А теперь всерьез, – он перегнулся через стол и вытащив у меня мобильный, грохнул его об пол. – Давайте, делайте то же самое и быстро. Все доставайте, чтоб не пришлось проверять. И оружие, оно вам точно не понадобится. Швыряйте вон туда.

Все полетело на кафель, что‑то с хрустом и треском разбивалось, разлетаясь по углам, что‑то металлически звякало, шваркая в угол. Я глядел, не отрываясь, сквозь розовые разводы на лицо командовавшего, чувствуя полное бессилие и мучаясь им, а еще власть человека, сидевшего напротив, необоримую, непоколебимую. Это в полицейских сериалах герои каждый сезон попадают в заложники и помогают коллегам снаружи, как могут, ничуть не пострадав рассудком, это такой банальный телевизионный штамп для зрителей, которые никогда не окажутся в подобной ситуации. Это придает уверенности, а еще заставляет думать, будто полиция из другого теста сделана – все умеют, все могут, всегда защитят. Вот ни фига.

В Спасопрокопьевске, насколько я знаю, это первый случай захвата органов правопорядка. Может, при царе что‑то было, но документов с той поры не сохранилось, город слишком часто переходил из рук в руки во время гражданской. И надо ж тому случиться, что первопроходцами оказались именно мы. И что мы? Я сидел, стараясь не шелохнуться, трое моих товарищей послушно исполняли приказания бомбиста.

Когда Пятаков убедился, что средства связи и самообороны исчезли, он ощупал меня, все одно я не был способен предпринять что‑то толковое, сидя на бомбе. Затем поднялся и потребовал подходить по одному.

– А вы думаете, я не уйду отсюда? Еще как уйду, и вы мне поможете. И сильно.

Он выпятил кадык при этих словах, и мне показалась странной его шея, я никак не мог понять, что именно там увидел или не увидел, но только тогда вздрогнул и попытался подняться. Хорошо вовремя вспомнив, на чем сижу.

Кажется, Родионов подошел первым. Детонатор удалился от моего стула, забившись в самый дальний угол кафе, и уже оттуда давая указания. Рюкзак захватил с собой, там находилось нечто, предназначавшееся исключительно для полицейских – остальных заложников он милостиво отпустил, прекрасно понимая, чего стоит каждый из нас в глазах, что общества, что других правоохранителей, которых, верно, вокруг кафе в три кольца.

– Медленно, руки за голову и без дураков. Я сейчас сделаю из вас самый надежный щит, который…

Звон стекла и шлепок прервал его слова. Пятаков вдруг как‑то странно дернулся всем телом, брызнул кровью на стены и стал оседать. В голове, это я заметил даже сквозь туман в глазах, у него образовалась дырочка, хорошо мне видная, чуть в стороне от виска, как раз между плешью и чахлыми волосами. Он вздрогнул, я еще подумал вдруг, что это шутка такая, но затем рухнул на пол. Родионов немедля оказался подле него, вырывая из рук мобильный – и тут же отбросил его в сторону. Тот полыхнул прямо в ладони. Он выругался, а затем нагнулся над Пятаковым.

– Сдох, – коротко резюмировал мой товарищ. И обернулся. – Зоя, зови саперов, надо вытаскивать…

– Снайпер, – тут же парировала Спицына, откуда‑то из‑за моей спины.

– Наш стрелял. Черт, рановато он. Могли бы живым взять.

– Вряд ли, – заметил Звонарев. Вытаскивать Спицыну из ее убежища он не стал, подошел к двери и осторожно открыл ее. Хлопок выстрела на улице никто не услышал, только звон стекла, но сначала подумали, внутри что‑то непоправимое случилось. А потому изготовились к неминуемой атаке. Родионов сообщил о предполагаемом снайпере и попросил саперов немедленно войти.

Колдовали надо мной около часа, если не больше. Заряд оказался уж больно хитрым, но они справились. А затем я увидел жену, она прорвалась сквозь оцепление, подбежала ко мне, едва только я оказался на свободе, и тут же утащила в туалет. Без слов подала тренировочный костюм. Что значит самой работать в полиции. Собственно, семнадцать лет назад мы на совместном задании и познакомились.

Я снял с себя все, переоделся. Действовал на автомате, ничего не соображая, даже не поняв поначалу, кто передо мной. Мне сказали, что все в порядке, можно подниматься со стула, – я поднялся, сообщили, что следует выйти из кафе, я так и сделал. Попав в объятия жены, тоже механически обнял ее, ничего не ощущая. Она понимала лучше меня, что именно мне сейчас необходимо, а потому отвела в туалет. Подошла врач, кажется, наша, без раздумий вколола мне что‑то, что подействовало почти сразу, во всяком случае я так запомнил. И только тогда меня отпустило. Я обрел понимание мира, услышал звуки, понял голоса, увидел свет. Только тогда вцепился в жену, стал спрашивать ее о чем‑то, вроде бы интересовался, как она сюда попала – с таким вот запозданием. Потом заплакал.