Отпечатки

– Зачем вы пришли? Напомнить мне, каково это? Я и так помню. Я прекрасно помню каждый миг, абсолютно каждый, но я пытаюсь, я правда пытаюсь жить дальше. Но как‑то не получается, все вокруг какие‑то чужие и я чужая, я нигде не могу прижиться, я как дерево без корней, – Вероника замолчала и посмотрела на Оксану, внимательно, настойчиво, то ли нагло, то ли в поиске понимания и прощения. – Я не успела сказать ему о самом важном. А он ждал, я знаю, он был таким одиноким, но сильным, настойчивым, ему было трудно, но он не прогибался. Ему было важно, чтобы его хотя бы кто‑то полюбил, кто‑то помог, поддержал. Я знаю, я уверена. Он всем помогал и любил всех, потому что знал, как это важно. Можно было прийти, уткнуться ему в плечо, и сразу так спокойно, а у него такого плеча не было. Он много курил и много думал, когда я просыпалась ночью от того, что его нет рядом, поначалу это было как‑то тоскливо, что ли, но потом я привыкла, он сидел на кухне, даже свет не включал, и курил одну за одной. Но он ничем не делился, все держал в себе. «Все хорошо, иди спать», – говорил он и продолжал сидеть. А я уходила, все хорошо – ну и ладно. Я не знаю, что его убило, но он умер задолго до того, как перестал дышать. Зато он был настоящим, у него была одна характерная черта: он умел радоваться, вам покажется, что это не так, но поверьте, он радовался по‑настоящему. Тихо, скромно и без посторонних, ничего не выставляя напоказ. Когда он добивался чего‑либо, в основном в своем творчестве, это было для него очень важно, он подходил ко мне со спины, обнимал за плечи и делал вдох какой‑то удовлетворенный, насыщенный и тихо‑тихо, чуть слышно шептал мне на ухо: «Я смог». Без фальши, без обмана, без выдавленной улыбки, он не кричал на всю округу, он просто радовался. Я так не умею, и вы вряд ли. У вас были вопросы, – переключилась Вероника и вновь улыбнулась, будто порыва грусти вовсе не было.

– Да, – Оксане стало некомфортно, чтобы настроить себя и собраться, Оксана сделала глоток чая.

– Вам заварить еще? – мило улыбаясь, спросила Вероника. – Ваня обожает этот чай, это его любимый.

Оксана поставила пиалу и насторожилось, ей стало немного страшно и неуютно. Только сейчас она обратила внимание на то, что Вероника рассказывает про Ивана то в настоящем, словно он еще жив, то, поддавшись боли воспоминаний, ведет свой разговор как и положено, упоминая покойного в прошедшем времени. – У меня больше нет вопросов, – щелкнув по кнопке диктофона, Оксана поднялась со стула. – У меня назначено еще две встречи на сегодня, так что мне пора бежать.

– Жаль, – разочарованно произнесла Вероника. – Пойдемте я вас провожу.

– Да, спасибо…

– Вы забегайте еще, – стоя в дверях, улыбалась Вероника, – посидим поболтаем, выпьем чая. У меня есть и другие сорта.

– Хорошо, обязательно загляну.

– Тогда до встречи?!

– Да! До встречи.

Дверь квартиры захлопнулась, но Оксана по‑прежнему пребывала в небольшом замешательстве и в сожалении о том, что встреча не принесла ожидаемого результата. Ведь кто, кроме любовников, может хорошо знать друг друга. Но здесь был другой случай. И вновь Оксана возвращалась домой на такси, делая карандашом пометки на листе бумаги.

 

* * *

 

– Ты последние дни какой‑то сам не свой! – Надя, жена Сергея, уложив детей, присела на диван рядом с мужем. – Давай рассказывай, я же вижу, что что‑то случилось.

Сергей действительно последние дни был не в духе, на его жизни и на его семье это никак не отражалось, он продолжал дарить им любовь, заботу и внимание. По‑прежнему торопился к ужину, но как и прежде не всегда приходил в положенное время. Он задерживался на работе и на лавочке у дома, выкуривая пару‑тройку сигарет. Но его глаза, его взгляд словно о чем‑то просили, и Надю это тревожило, она нуждалась не только в любви к себе, она нуждалась в спокойствии и в благополучии мужа, и устоявшийся в последние дни взгляд под строгими бровями мужа беспокоил ее не меньше, чем мысли Сергея, с которыми он возвращался к ужину.

Надя, подняв пульт с дивана, выключила телевизор.

– Все хорошо, просто немного устал.

– Как ты думаешь, меня такой ответ устраивает?

– А разве нет? – Сергей улыбнулся, обняв Надю за обнаженное плечо. Серая шелковая пижама на узких бретельках приятно прикасалась к телу, но рука Сергея была настолько нежна, что никакой шелк не мог сравниться с его прикосновениями. Таким Сергей был лишь только для одной женщины, для своей жены, все остальные считали его необразованным грубияном, и даже близкие друзья Нади не понимали, что она нашла в этом дворовом мальчишке. Впрочем, ни Сергея, ни саму Надю это не беспокоило. Они просто были счастливы, и наверное это тот самый случай, когда двое счастливы всем назло.

– Нет! – Надя улыбалась, навалившись на Сергея спиной, она рассматривала черный экран и стену, на которой висел телевизор, а Сергей навалился спиной на спинку дивана и смотрел на ту же стену, только с его лица улыбка вновь пропала, Надя не видела его лица в этот момент, но чувствовала, что Сергей вновь загрустил, по крайней мере, Наде казалось, что это грусть, чем именно это было, Надя не знала. – Либо ты мне все расскажешь, либо ты мне все расскажешь.

– По‑моему, это один и тот же вариант…

– Правда? Ну, значит, вариант всего один, ты мне все расскажешь! Ну правда, Сережа, что случилось? – голова Нади склонилась на руку Сергея, а ладонь поползла вверх по предплечью.

– Несколько дней назад в моем офисе была молодая журналистка.

– О‑о‑о, ты наконец‑то дал интервью, поздравляю. Но теперь все же давай обсудим то, что тебя беспокоит. Вряд ли поводом стало интервью.

– Это было не совсем интервью, она пишет статью про Ивана Александровича…

Надя, уже будучи в полулежачем состоянии, запрокинула голову и посмотрела на мужа, крепко прижав его руку к себе. – Ты скучаешь?!

– Безумно! Иногда нужен его совет, иногда поддержка, иногда просто присутствие. Да, я скучаю… Я закурю?

– Нет, только не здесь, если хочешь погрустить, я могу налить тебе выпить, но вонять в доме сигаретами не позволю.

– Не надо, спасибо… Пару дней назад один из директоров линии предложил автоматизировать процесс и уволить весь персонал. Я окружил себя не теми людьми. Естественно, я никого не уволил и не уволю, но знаешь, каждый присутствующий на собрании думал с позиции выгоды и никто не думал про людей. Я понимаю, что я один и бороться стало как‑то трудно. Хотелось бы мне позвонить Ивану Александровичу, пригласить его на ужин, он сказал бы пару слов и стало бы как‑то легче, но позвонить больше некому. И это страшно, как‑то… я словно мозаика, твой пазл на месте, дети, мама – все на месте, а одного пазла не хватает. И вроде понимаешь, какой должна быть картина, но вот эта дыра покоя не дает. Хочется заполнить. Он многое для меня значил, и все, что у меня есть, все это благодаря ему. Вся моя компания – это памятник в его честь, каждый сотрудник получил работу благодаря ему. Кем бы я стал, если бы в тот вечер мы с ним не встретились? Наркоманом? Либо алкоголиком? Я даже не знаю, где он похоронен.