Отпечатки

– Хорошо, а я Оксана, – Оксана включила диктофон и поставила его на стол.

– Прежде чем мы начнем, позвольте я тоже задам вам вопрос?

– Да, конечно.

– Зачем вам это?

– Простите?..

– Ваня давно умер, все про него забыли. В мире полно людей, у которых можно взять интервью и написать достойную интересную статью. Зачем вам это? Хотите быстро получить признание общественности – работайте в той сфере, которая более популярна, чем покойный писатель. Например взятки, коррупция, бизнес. А его даже при жизни никто не замечал, – и Вероника задумалась, – нет, неправильно, замечали, но не хотели. А после смерти даже те немногие, кто знал, забыли.

– А вы! Вы смогли забыть?

– … У вас, как я понимаю, есть заготовленные вопросы, давайте приступим.

– Хорошо. Я хотела бы начать с основного. Могли бы вы коротко рассказать, каким он был. Так сказать, описать его основные черты, характер, привычки, интересы.

– Он заботливый! Это и привычка, и характер, и интерес, – Вероника замолчала и улыбнулась. Она посмотрела в окно, ее взгляд был где‑то далеко, не здесь, даже не в этом дне. Ее улыбка приятно согревала, а глаза блестели, словно в том самом окне она увидела нечто родное, с таким взглядом встречают любимых после длительного расставания. С такой улыбкой рассматривают старые фотографии, от которых веет уютом. Веронике явно было что вспомнить, хотя ее взгляд твердил об обратном, о том, что она вовсе не вспоминает, она живет этими теплыми чувствами, но не тоскливо, как это обычно бывает. Она хранит те дни как самые яркие моменты своей жизни. Оксане это нравилось, ей нравилось то, что человек напротив не заблудился в прошлом, ей нравилось то, что для Вероники все ее воспоминания были опорой и причиной просыпаться. По крайней мере, Оксане так казалось.

– Может, все же чай? – неожиданно выдала Вероника, прервав свое молчание.

– Нет, спасибо.

– Не стоит стесняться, вы должны попробовать, – сохраняя теплую улыбку, Вероника направилась к плите и подожгла конфорку. – Ваня не любит электрические чайники, – подчеркнула Вероника, поставив на плиту металлический блестящий чайник. – Пластик, – тут же уточнила Вероника, – он портит вкус чая. У Вани прекрасный вкус, запах пластика ему не нравится. Хотя, если честно, я не разбираюсь и ничего не чувствую, но Ване верю, поэтому никакого пластика. Это пуэр, – опять уточнила Вероника, достав из гарнитура сверток, и отломила кусок от спрессованной массы. – Ваня любит. Это его любимый чай и обязательно с орешками, – Вероника тут же достала из гарнитура небольшую миску с горстью орехов и две белых пиалы, вслед за пиалами на стол отправился небольшой чайник для заварки из обожженной глины. Кусок чая, предварительно размяв, Вероника бросила в заварник. К этому моменту на плите уже свистел чайник. Оксана с большим интересом наблюдала за тем, как Вероника заваривала чай. Вероника играючи управлялась с кипятком и с пиалами. Это было похоже на некую церемонию, но без необходимых предметов, скромная, далеко не восточная, но искренне гостеприимная чайная церемония.

– Попробуйте, – Вероника двинула по столу пиалу чая ближе к Оксане.

– Спасибо, – скромно поблагодарила Оксана и сделала глоток.

– Чувствуете этот карамельный привкус с оттенком чернослива? – радостно спросила Вероника, поднимая свою пиалу. Она уже сидела напротив Оксаны, оставив в покое посуду на краю стола.

– Да, что‑то есть, – неуверенно ответила Оксана, не понимая вкус чая. Но вкус был действительно приятный, и Оксане чай понравился. – Вероника! Мы можем продолжить?

– Да, конечно, вы можете спросить все что угодно, хотя вряд ли я смогу рассказать достаточно, – Вероника по‑прежнему улыбалась.

– Вы сказали, что он был заботливым, в чем это проявлялось?

– Ну знаете, это трудно. Нет, не так. После всего пережитого стало трудно. А с Ваней легко. Рядом с Ваней я маленькая девочка. Вредная, капризная и беззаботная. Ваня может решить любую проблему. Он такой… даже не знаю… сильный, уверенный, настойчивый, даже сопротивляться не хочется. Ты смотришь на него и думаешь лишь об одном: делай все, что хочешь, только будь рядом. Его не надо просить, он сам берет и делает.

– Он вас любил?

– Что вы, нет, или да, не знаю. Ах! Я поняла, вы, наверное, подумали, что я рассказываю про себя. Нет, я про всех. Он ко всем так относится. К каждому, кто ему дорог. Он заботится о каждом. Как мама, которая следит, чтобы все покушали. Странное сравнение, да?

– Нет, нисколько.

– Пейте чай, не стесняйтесь, я заварю еще, – прервала свой рассказ Вероника, – а вот я его люблю, – улыбка Вероники сменилась грустью и тоской, больше в окно она не смотрела, ее взгляд смотрел сквозь пиалу, сквозь стол и сквозь пол, сквозь все, что встречалось ее взгляду на пути. Она смотрела в бездонную пустоту, с которой ей теперь приходилось мириться и бороться. Теперь Оксана видела другую Веронику и понимала, что ее улыбка была борьбой и попыткой отрицать свою боль, свою утрату. Хватило ее ненадолго.

– Все хорошо? – Оксана попыталась поддержать Веронику добрым жестом, подалась вперед над столом, протянув раскрытую ладонь.

– Зачем вы пришли? Напомнить мне, каково это? Я и так помню. Я прекрасно помню каждый миг, абсолютно каждый, но я пытаюсь, я правда пытаюсь жить дальше. Но как‑то не получается, все вокруг какие‑то чужие и я чужая, я нигде не могу прижиться, я как дерево без корней, – Вероника замолчала и посмотрела на Оксану, внимательно, настойчиво, то ли нагло, то ли в поиске понимания и прощения. – Я не успела сказать ему о самом важном. А он ждал, я знаю, он был таким одиноким, но сильным, настойчивым, ему было трудно, но он не прогибался. Ему было важно, чтобы его хотя бы кто‑то полюбил, кто‑то помог, поддержал. Я знаю, я уверена. Он всем помогал и любил всех, потому что знал, как это важно. Можно было прийти, уткнуться ему в плечо, и сразу так спокойно, а у него такого плеча не было. Он много курил и много думал, когда я просыпалась ночью от того, что его нет рядом, поначалу это было как‑то тоскливо, что ли, но потом я привыкла, он сидел на кухне, даже свет не включал, и курил одну за одной. Но он ничем не делился, все держал в себе. «Все хорошо, иди спать», – говорил он и продолжал сидеть. А я уходила, все хорошо – ну и ладно. Я не знаю, что его убило, но он умер задолго до того, как перестал дышать. Зато он был настоящим, у него была одна характерная черта: он умел радоваться, вам покажется, что это не так, но поверьте, он радовался по‑настоящему. Тихо, скромно и без посторонних, ничего не выставляя напоказ. Когда он добивался чего‑либо, в основном в своем творчестве, это было для него очень важно, он подходил ко мне со спины, обнимал за плечи и делал вдох какой‑то удовлетворенный, насыщенный и тихо‑тихо, чуть слышно шептал мне на ухо: «Я смог». Без фальши, без обмана, без выдавленной улыбки, он не кричал на всю округу, он просто радовался. Я так не умею, и вы вряд ли. У вас были вопросы, – переключилась Вероника и вновь улыбнулась, будто порыва грусти вовсе не было.

– Да, – Оксане стало некомфортно, чтобы настроить себя и собраться, Оксана сделала глоток чая.

– Вам заварить еще? – мило улыбаясь, спросила Вероника. – Ваня обожает этот чай, это его любимый.