Озаряя тьму

– Прости его за те слова, что он тебе сгоряча наговорил. И сама повинись, – ответила Варвара. – Пусть он тебя тоже простит. Боишься, что он тебя слушать не станет. Запуталась, бедная, совсем. А тут просто всё. Достаточно глазами его посмотреть. Какому мужу понравится, что жена ходит хмурая, плачет, да ещё и в платье траурном?! То‑то. Многое переменилось бы, коли бы ты улыбчивее, мягче, ласковее стала, оделась как молодой княгине подобает. Знаю, о чём ты помыслила сейчас: «Он даже не верит в то, что я люблю его, а я должна с какой‑то стати услаждать его взор! Он всеми силами изображает равнодушие, а я обязана бороться за его внимание! Нет уж, коли он без меня может, так и я как‑нибудь смогу!» Ты от себя такие мысли, барыня, метлою поганой гони. Гордыня нынче вас обеих истязает. Трудно с нею бороться, да только брак на этом и держится…. Семья у вас счастливая и крепкая будет, дети родятся и вырастут славные. Но прощать его тебе придётся, милая. Не раз и не два, а десятки раз ещё прощать. Да и самой не меньше прощения просить. Никуда без этого в семье. Мы ведь все люди, не ангелы. Непросто это будет поначалу, но ты справишься. Ты же любишь его! Мне хорошо отсюда видно, как ты по нему тоскуешь!

– Да, ты права. Я попытаюсь поговорить с ним. Хотя уже пыталась, а он выставил меня за дверь. Он вечно занят, работа для него намного важнее, чем я…. Погоди‑ка, Варя. Ты сказала «отсюда»? Что это значит? Пожалуйста, не молчи! Что ты имела в виду? Господи, да ведь это рай! – вдруг осенило меня, и я осознала всю иллюзорность происходящего вокруг. – Ты снишься мне, Варя?!

– Пора тебе, милая, – спокойно и мягко сказала она, а после проводила меня до двери. – Нельзя живым сюда надолго приходить. Ступай к нему. Ступай себе с Богом! И слёзы оботри. Довольно уже выплакала. Поди, море целое! Всё исправить можно, пока оба живы. Вот мы с Варфоломеем годочков через сорок только свидимся. Но что поделать, такова воля Господня. Женщину бы встретить ему хорошую, чтобы об Алёнушке позаботиться смогла. Мать живая девочке нужна, а не могилка сырая. Да и он погубит себя один. Ох, погубит….

Я хотела поблагодарить её перед уходом за мудрые советы, но не успела, потому что проснулась. Холодное предзимнее утро уже смотрело в зашторенное окно. Потрогав противоположную половину постели, я почувствовала прохладу гладкой простыни и непримятой подушки. «Мой муж опять не приходил», – сделала вывод я, окинув взглядом комнату, в которой со вчерашнего дня ничего не изменилось.

Впечатление, произведённое на меня чудесным сном, не давало мне усидеть на месте, и я с охотой принялась за то, что ещё вчера мне делать совершенно не хотелось. Откинув одеяло, я встала с кровати и подошла к зеркалу, завешенному непроницаемой чёрной тканью. «Как я уродлива, Господи!» – вслух воскликнула я, стоило мне только избавиться от плотной завесы и увидеть в стекле своё отражение. Я словно бы постарела за эти семь дней на десять лет. Безобразно опухшие от слёз и тусклые глаза, синяки, оставленные под ними бессонными ночами, заострившиеся от недоедания скулы и бледные, как у покойницы, губы…. С досадой и горечью отвернулась я от зеркала, словно это оно было во всём виновато. По щеке опять покатилась солёная слеза.

«Ну, полно жалеть себя, хватит! – одёрнула себя я. – Нужно привести себя в порядок. Тогда, быть может, Нестору будет уже не так противно находиться рядом со мной, и он вернётся ко мне. Ну а если нет, то что ж, на всё воля Божья. Унизительно стараться ради того, кто не верит в твои чувства и избегает тебя? Нет! Унизительно не следить за собой! Я молодая благородная женщина, я дворянка. Я должна выглядеть опрятной и ухоженной».

Я насухо вытерла щёки и кликнула Татьяну, чтобы та помогла мне с утренним туалетом. Первое, что я решила сделать, – это умыться не тёплой, а холодной водой, чтобы более или менее освежить измождённое недельными страданиями лицо. После этого служанка по привычке принесла мне траурное платье покойной Елизаветы Вяземской.

– Нет, постирай его и убери подальше. Наденем что‑нибудь другое. Кремовое бальное платье, например. И волосы заплетём в какую‑нибудь модную причёску, – сказала я и достала из ящика шкатулку с украшениями, к которой за неделю ни разу не притронулась.

Нарядившись, я с аппетитом позавтракала, а после позанималась с учителями. «Вы так хороши и свежи сегодня, княгиня!» – сказал профессор Грановский. «Вы восхитительно выглядите, мадам», – не отстал от коллеги мсье Лыков. Даже Алёнушка сделала мне комплимент, когда я заглянула к ней после учебных занятий со сладким петушком на палочке. «Барыня, какая вы красивая!» – взяв леденец, простодушно сказала она. Однако тот, для кого были предназначены мои старания, так и не смог оценить их.

– Его сиятельство? Так ведь уехали‑с, – ответил Пантелей на мой утренний вопрос о том, где хозяин. – Час назад в военный госпиталь уехали‑с. Кофий только выпили, завтракать не стали‑с.

Когда молодой князь вернётся домой, лакей тоже точно не знал.

– Сказывали, что и к обеду не воротятся, – нахмурив брови и призадумавшись, сказал он. – Вечером будут, наверное.

«Нестор уже не хочет обедать дома, – посетила меня печальная мысль. – Поздно я спохватилась. Не удивлюсь, если завтра мой муж съедет к кому‑то из друзей. А там и до развода рукой подать». Только воспоминания об удивительной встрече с Варварой приободрили меня и не позволили мне впасть в беспросветное уныние.

Мой супруг возвратился домой в седьмом часу пополудни, как раз тогда, когда я вернулась в спальню и села вышивать. Увидев за окном Нестора, я тотчас отложила пяльцы. Сердце моё встрепенулось, словно забытый одинокий голубь в клетке, которому наконец‑таки насыпали полную кормушку пшена.

Я поправила причёску и настолько быстро, насколько это позволял подол пышного платья, спустилась по лестнице вниз. Однако ни в холле, ни в гостиной Нестора уже не было. Нас опять разделяла дверь кабинета.

Начать серьёзный разговор я решилась не сразу. Вернувшись в спальню, я ещё где‑то час вышивала, придумывая, что скажу мужу и как буду отвечать на его вопросы. Порой на меня нападала то ли гордыня, то ли трусость, и я начинала сомневаться в том, что этот разговор необходим. «Может, как‑нибудь в другой раз, не сегодня? Он наверняка устал после работы. Хотя о чём я? Он может дённо и нощно без устали заниматься ею! А может, и вовсе не нужно выяснять отношения? – орудуя иголкой, сомневалась я. – Всё равно всё закончится моими слезами. Наверняка он скажет, что у него много дел и что ему недосуг тратить своё бесценное время».

Горькие мысли засасывали меня как болотная трясина. Крепко завладев моим разумом, они едва не сбили с тернистого, но самого правильного пути, который подсказала мне покойная Варя.

– Что‑то, барыня, у тебя руки дрожат, – заглянув ко мне, заметил Ананий. – Смотри, иглой не уколись!

– Спасибо за заботу, – грустно улыбнулась я и отложила вышивку. – Скажи: а Нестор Виссарионович сейчас у себя в кабинете?

Юный конюх так и прыснул:

– Нестор Виссарионович! Скажите на милость! Ты, барыня, как будто к генералу‑губернатору на приём записаться желаешь!

«Легче добиться аудиенции у генерала‑губернатора, чем у него!» – с досадой подумала я.

– У себя, конечно, – наконец, получила я ответ.

Часы пробили восемь вечера. Спускаясь по лестнице, я подумала о том, что время уже позднее и лучше перенести непростой разговор на завтра. Однако голос Вари вновь зазвучал в моей голове. «Нет, никаких тебе оправданий и поблажек больше! – сказала я себе почти вслух, подходя к двери в кабинет молодого князя. – Если решила, так действуй. А выставит – так выставит. Самому же потом стыдно станет. Есть же на этом свете Бог!»