Падение

– Да мне как‑то похер. Но дым над крышами я видел. Надеялся, это школа горит.

– А я сбегал посмотреть. Зря ты не пошёл, зрелище знатное. Пожарные бегают, орут, шланги у них дырявые, напора не хватает. Люди выбраться не могут, зовут на помощь, из окон прыгают. Я снял кое‑что на смарт. Показать?

– Ой, не надо! – взмолилась Настя. – Почему они не могли выйти?

– Запасные выходы почему‑то были заперты. И вообще здание построено с нарушениями пожарной безопасности. Инспектору МЧС дали на лапу. Обычная история. Как говорится, никогда такого не было, и вот опять.

– Народу собралось, наверно, дохрена.

– А то!

– И что, все просто стояли и смотрели?  – спросил Володя.

– А что ты прикажешь делать? В фильмах в таких случаях прилетает Супермен. Но в этот раз он где‑то задержался.

– А может, заодно всё‑таки школу спалить? – Рома окинул свою альма матер задумчивым взглядом.

– Потерпи, учебный год уже заканчивается.

– Да, вот только ещё экзамены пережить. 

– Ну и чему ты научился? Что полезного для себя извлёк?

– Да ни хера. Девять лет коту под хвост. В книгах одно, а в жизни другое.

‑Ты учебник‑то хоть раз открыл за это время?

– Терпеть их ненавижу.

– Ай‑яй‑яй, как так можно? – покачал головой Толик.

– Смотрите, Сладенький идёт, – сказала Катя.  – Вот кто с книгами в обнимку спит.

По асфальтовой дорожке к школе шёл, погрузившись в тревожные думы, Эдик Сахаров. В выражении его лица странным образом сочетались неестественная для его возраста серьёзность и простодушная наивность.

– Здорово, карапуз! – окликнул его Егоров. – Чего мимо идёшь, не здороваешься? Зазнался, что ли?

Эдик остановился, посмотрел на них и смущённо улыбнулся.

– Извините, что‑то я задумался.

– О чем? Есть ли жизнь на Марсе? Или сколько ангелов поместится на кончике иглы?

Слегка покраснев, Эдик приблизился, протягивая руку. Рома грубовато‑небрежно встряхнул её. Толик вместо целой ладони подал ему два пальца. Эдик, сбитый столку, неуверенно и осторожно пожал их.

– Что‑то ты поздновато, – укорил его Толик. – Больше так не делай. А то мамка заругает.

Катя усмехнулась.

Эдик мужественно проглотил обиду. Толя в своих шутках часто переходил границы, за что огребал даже от друзей. Правда, и сам над собой смеялся вместе со всеми, когда грубо шутили над ним. Например, по поводу смерти его отца, который был опером и погиб в перестрелке с местными наркоторговцами 12 лет назад. Толик его почти не помнил.

– Да ладно, не кисни, я же просто пошутил! – Толик хлопнул Эдика по плечу.

– Знаешь, Ницше писал –  наблюдая за тем, как ветер прижимает к земле молодые деревья – что «сильнее всего нас гнут невидимые руки». Ты слышал об Иерихонских трубах?

– Что ещё за хрень? – нахмурился Рома.

Эдик открыл рот, чтобы ответить, но Толик опередил его:

‑У моей мамы там воспаление было. Пришлось удалить.

– Нет, – покачал головой Эдик. – Ты путаешь.

– Короче, пох… Хорош нудить. Чего‑то Королевы не видно. – Рома повернулся к Кате. – Ты не в курсе, где наша красавица?

– С похмела мучается, – доложила Катя. – Вчера с Князем гуляла в «Метрополе».

– Надеюсь, хоть на вечеринку придёт, – вздохнула Настя.

– Может, музло врубим? – Толик начал прочёсывать трек‑лист в Spotify. – Во, Моргенштерн!

Барабанные перепонки присутствующих атаковали первые строчки нетленки «Молодость».

– Выруби это дерьмо! – прикрикнул Рома.

– Ты чё, трек зачётный! – возразил Толик. Но подчинился. – Может, тебе Локимин зайдёт?

– Да клал я на него. Рэперы строят из себя крутых, а у самих кишка тонка. По крайней мере, наши. Вот американские в бандах состоят, мочат друг друга. А эти только языком чесать.

– Ну окей, рэп ты не любишь. А рок? У меня тут “Смысловые галлюцинации”.

– Да ну нафиг. Русский рок – это ни разу не рок. Это вообще не пойми что. И хрен пойми про что.

– Чё‑то ты какой‑то не патриот.

– Слышь, какой “не патриот”! Зацени‑ка! –  Рома задрал футболку почти до подбородка. Во всю ширину груди раскинул крылья серый двуглавый орёл. Вместо короны над ним красовалась бордовая пирамида с глазом внутри. Кожа под свежей татуировкой была ещё раздражена.

Толик присвистнул.

– Крутяк!

Рома ухмыльнулся.

– Это мне дядя Женя набил, батин кореш. Он недавно с зоны откинулся, по УДО. У нас дома, сколько я себя помню, всегда ошивались самые отборные…сливки общества.

– Да, батяня твой жить умеет.

– Пошёл он! Душнила. Всё учит меня, как жить, а сам ни хера не втыкает. Все его понятия уже устарели. Я раньше ненавидел мать за то, что она сбежала, но со временем всё лучше её понимаю, – Рома махнул рукой. – Все они старые динозавры, которые скоро передохнут и наконец освободят место. Приходит наше время.

– Ну, ты как‑то слишком… – пробормотал Эдик. – Родителей надо уважать.        

Рома иронично покосился на него:

– Можно я запишу твои слова? А то забуду.

В воротах показалась Юля Воробьёва. Худенькая блондиночка в бедной, плохо сидящей одежонке. Бледное лицо, грустные, влажные карие глаза. На губах играла мечтательная улыбка.

–  Юль, привет! – Настя улыбнулась и помахала рукой Юле. Та замерла, смотря на неё, и откинула со лба закрывавшую левый глаз длинную чёлку. Уголки губ раздвинулись чуть шире.

Настя подошла к ней и приобняла одной рукой за плечи.

– Слушай, у меня сегодня в семь небольшая вечеринка. Так, ничего особенного, просто музыка, танцы. Хочешь, приходи.

Юля застыла в нерешительности. Улыбка стала неуверенной. Наконец она кивнула:

– Хорошо.