По стечению обстоятельств

Глава 10

 

Маланья неслась в своем «Пежо» по трассе на большой скорости, рискованно сбавляя обороты перед самыми крутыми дорожными извилинами. Ее глаза были наполнены слезами отчаяния, а губы то и дело презренно выбрасывали злобные фразы. Она негодовала на обстоятельства, на все лады проклинала Покровского, сетовала на самое жизнь!

– Куда я теперь? – но решения не приходило, и она безотчетно просто ехала вперед. Домой все равно было нельзя. Мало ли! Ведь эти два идиота, опомнившись и узнав от Славы ее домашний адрес, могли пуститься вдогонку!

Гонимая чувством страха возможной погони, она то и дело поглядывала в зеркало заднего вида, хоть и отчетливо осознавала, что никакой погони, в общем‑то, быть не должно на этом произвольно выбранном маршруте.

– Тьфу! – брезгливо сплюнула она, подумав о том, что этот прыщавый тип, Сева, мог прикоснуться к ней своими широкими потными усеянными мелкими веснушками руками.

– А почему потными? – задала она себе попутно возникший вопрос. – Ведь я же к ним никогда не притрагивалась, откуда мне знать?! А, наверное, потому, что у такого отвратного типа они и не могут быть иными! – убедила себя она, и, обругав ненавистника прыщавым подслеповатым хорьком, всякий раз суживающим свои мелкие безобразные в кучу глазки жадно смотрящие на нее, до узколезвенных размеров.

– Переспать ему со мною захотелось! – возмущенно воскликнула Маланья. – Перебьешься!

– И тут она злорадно улыбнулась, представив, в какую недовольную, негодующую мину выстроится лицо у этого несостоявшегося любовника, как только его шавки доложат, что она просто, напросто смоталась, обставив их по всем статьям.

– А Покровский, какая скотина! – продолжала она разговаривать дальше, сама с собой. Да и с кем ей было разговаривать, если она катила одна одинешенька по пустынной трассе в четыре утра. Маланья и раньше догадывалась, что ее любовник – камень невысокой чистоты, но, чтобы до такой степени!

Она зло ухмыльнулась, вспомнив с какой легкостью он согласился подложить ее под этого гнусняка за свой долг! Ему даже в голову не пришло, что это совсем неприемлемо! Он привык, что ради дела можно решить все и любыми способами! Господи, да он совсем ее не знает, раз вообразил себе такое! А ведь он, Слава Покровский, ее любил! Во всяком случае, по‑ своему, а не в такой тонкой степени, в какой виделась ей, Маланье сама любовь. – Любовь мужчины к женщине. Да и какой категорией тонкости мог обладать мужчина, подобный Славе Покровскому? – Российскому бизнесмену, вылупившемуся из самых низов, и оперившемуся только внешне! Он, бывший посредственный ученик, выпускник профессионального автодорожного колледжа, сын своего советского отца, занимающего, когда – то выборную должность партийного организатора на крупном станкостроительном предприятии, и матери‑ заведующей столовой на этом самом предприятии, был приучен к совсем иного рода тонкостям. – Как и кому подмазать, где вовремя подсуетиться, каким образом держать нос по ветру, кому лишний раз улыбнуться, а кого и не заметить при случае! Категории любовных тонкостей его наставники‑родители даже и не касались, считая, что с этим любой мужик и так разберется, а может, и вообще ничего не считая, как знать!

Сам же Слава любовному самообразованию по части тонкостей время тоже не уделял. Некогда ему было. Он стремился к высокому под иным именем – к высокому благосостоянию! И жил по принципу, что при деньгах любая баба наша!

Внешне он был интересен, подтянут, накачан, аккуратен. Одеваться любил с шиком, ездил на иномарках. Сейчас у него их было две. – «Ауди» и «Мерседес». Одним словом, внимания женщин Слава был удостоен всегда! Жизнь баловала его в качестве самца‑любовника, который, не имея счета самочкам, особо их и не уважал. Правда совсем уж безразличным и фамильярным его назвать было нельзя, и, если какие‑то интересы его любовниц особо не касались Славиных важных дел, так сказать, не задевали их никаким боком, он с удовольствием потакал своим дамам сердца в мелочах. С Маланьей же получилось иначе. Она была чужой женой – женой его партнера по бизнесу, в которую он безнадежно влюбился.

Мужу Маланьи, Катаеву Евгению Сергеевичу было пятьдесят, и она была его второй женой – молодой, двадцатисемилетней! Слава Покровский впервые увидел ее на дне рождения Катаева, куда был приглашен почетным гостем. А потом, пошло, поехало! Между ними образовалась взаимная симпатия, появились недвусмысленные намеки на сближение, а вскоре и сама близость. Маланья приняла ее с легкостью, можно сказать, даже легкомысленно. Пошла на поводу у своего влечения и оторвалась, ни о чем не думая. Однако это было только внешне, а если капнуть глубже, то Маланья давно уже была готова к подобному поступку. А причиной тому служило ее решение уйти от Катаева. Почему? – Да, было почему! Маланью, прожившую с ним четыре года, и надо сказать, хороших четыре года, как в материальном, так и в физическом плане, задавил моральный аспект происходящего! Ибо она, с самого первого дня, как только вошла в шикарную четырехкомнатную квартиру Катаева, стала ощущать, что занимает в ней чужое место! И ощущение это давило ее все четыре года, причем усиливаясь, а не уменьшаясь, с течением времени. Маланья знала, что Катаев разлюбил свою жену давно, еще до ее появления, и, конечно же, знала о том, что не жил он с ней уже два года, но! Но! Она постоянно ощущала присутствие этой женщины в Катаевской квартире. Да и не только Ольги – так ее звали, но и Катаевских детей – двадцатитрехлетнего Игоря и девятнадцатилетней Лены. И потом, Катаев поддерживал с бывшей семьей хорошие отношения, помогал материально. И это было по правилам! И, надо сказать, нисколько не раздражало Маланью! Мало того, такое Катаевское отношение к своей бывшей семье, в некоторой степени даже возвышало его в глазах Маланьи. Он не жлобничал, не предъявлял к детям никаких надуманных, удобных для отказа в помощи претензий, баловал их, как любой приличный отец. Что же касалось самой Маланьи, то она в этой связи причисляла себя к одной из четырех его подопечных, имеющей ровно столько прав на Катаевские материальные блага, сколько и все остальные. Если же по желанию самого Катаева, ей перепадало больше, то пожалуйста, она ничуть не возражала! И при таких вот обстоятельствах, вполне честно подкрепляемых ее принципиальными нормами, чего, казалось бы, не жить? Однако ей не жилось!

Маланья, будучи человеком тонким, проницательным от природы, ощущала мощнейший негатив, исходящий от Ольги! Как уж он вносился в ее дом, то ли в лице приходящих детей, то ли в лице самого Катаева, часто встречающегося с бывшей женой, она не знала, но ощущала его всем своим нутром. И этот негативный прессинг всякий раз откладывался в ее подсознании, записывался на корочку, наслаивался, и, переполнив отведенное для него место, в конце концов, оказался ей просто не по зубам. Терпение иссякло, и однажды она призналась в этом мужу.

– Ну, какая же ты глупая! – улыбнулся на это Катаев. – До тебя я не прикасался к Оле почти два года! И вообще, заруби себе на носу – ты не занимала никакого ее места, по той простой причине, что вместо тебя в любом случае оказалась бы другая женщина, но только не моя жена! Я бы к ней все равно никогда не вернулся, понимаешь ты это?!