Похититель трупов

Я повернулся к тому месту, где между пылающими угольями все еще плясало пламя, разбрасывая по мебели красные отблески: но не успел я сделать и двух шагов по направлению к решетке, как огонь тотчас же начал колебаться и погас, жар исчез, отблески заметались и померкли, и, когда я всовывал свечу между перекладинами, темнота сомкнулась вокруг меня, окутала меня удушающим объятием, запечатала мое зрение и раздавила последние остатки рассудка в моем мозге. Свеча выпала из моих рук. Я простер руки в тщетном усилии оттолкнуть от себя давящий мрак и, возвышая голос, вскрикнул изо всех сил – раз, другой, третий. Затем я, должно быть, вскочил, шатаясь, на ноги. Я знаю, что вспомнил озаренный луной коридор и, втянув голову, закрыв лицо руками, бросился к двери.

Но я забыл точное место, где была дверь, и тяжело стукнулся об угол кровати. Я отшатнулся назад, повернулся и получил удар или сам ударился о какой‑то громоздкий предмет. У меня осталось смутное воспоминание о том, как я метался таким образом, ударяясь в темноте, о судорожной борьбе и о собственных диких криках, которые я испускал, устремляясь то туда, то сюда, о тяжелом ударе, полученном под конец в лоб, об ужасном ощущении падения, длившегося целую вечность, о своем последнем безумном усилии удержаться на ногах… затем я ничего больше не помню.

Я открыл глаза при свете дня. Голова моя была неуклюже забинтована, и сухорукий обмывал мне лицо. Я оглянулся кругом, стараясь вспомнить, что произошло. Я повел глазами в угол и увидел старуху, на этот раз уж не рассеянную; она капала в стакан какое‑то лекарство из маленького синего флакона.

– Где я? – спросил я. – Я как будто припоминаю вас и все‑таки не могу понять: кто вы?

Тогда они рассказали мне все, и я выслушал историю об облюбованной привидением красной комнате, как слушают сказку.

– Мы нашли вас на заре, и у вас была кровь на губах и на лбу.

Воспоминание о пережитом возвращалось ко мне очень медленно.

– Теперь вы верите, – сказал старик, – что в комнате нечисто?

Теперь он обращался со мной как сочувствующий в беде друг. а не как человек, встречающий незваного гостя.

– Да, – сказал я.

– И вы видели призрак? А мы, которые прожили здесь всю свою жизнь, так и не взглянули на него. Потому что мы никогда не осмеливались… Скажите‑ка, это действительно старый граф?..

– Нет, – сказал я, – не он…

– Я говорила тебе, – сказала старушка со стаканом в руке, – это его бедная молодая графиня, которая испугалась…

– Нет, не она, – сказал я, – там нет ни привидения графа, ни призрака графини; там вообще нет призрака, но хуже, гораздо хуже…

– Ну? – спросили они.

– Там худший из всех ужасов, преследующих жалкого смертного человека, – сказал я, – и это – страх во всей своей наготе. Страх, который не выносит ни света, ни звука, который не считается с разумом, который оглушает, опутывает темнотой и подавляет. Он преследовал меня, когда я шел по коридору, он боролся со мной в комнате…

Я резко остановился. Наступило молчание. Моя рука поднялась к перевязке.

Тогда человек со щитком над глазами вздохнул и заговорил:

– Так и есть, я знал это. Власть темноты. Темнота прячется там всегда. Вы можете почувствовать ее даже днем, даже в яркий летний полдень, в драпировках, в занавесках… Она будет таиться за вами, как бы вы ни осматривались кругом. В сумерках она ползет по коридору и преследует вас так, что вы не осмеливаетесь обернуться. В этой комнате обитает страх – черный страх, и он останется жить там, пока будет стоять этот дом греха.

Перевод В. Азова, 1927 г.

 

Герберт Уэллс

Неопытное привидение

 

 

Обстановка, при которой Клейтон рассказал свою последнюю историю, очень ярко запечатлелась у меня в памяти. Большую часть вечера он сидел в углу возле большого камина, а Сандерсон сидел рядом и покуривал свою брослейскую глиняную трубку, которая так и называлась – «трубка Сандерсона». Был тут еще Ивенс, а также Уиш – это чудо среди актеров и в то же время скромный человек. В эту субботу утром мы все собрались в клубе «Сирена», за исключением Клейтона, который провел там ночь, что, в сущности, и послужило началом его истории. Мы играли в гольф, пока не стемнело, обедали и были в настроении молчаливого благодушия, при котором люди терпеливо слушают рассказы. Когда Клейтон начал рассказывать, мы, по обыкновению, подумали, что он врет. Быть может, он и действительно врал, в этом читатель скоро и сам будет в состоянии разобраться настолько же, насколько и я. Правда, начал он свой рассказ в манере весьма прозаической, но мы подумали, что тут сказывается только неискоренимое искусство этого человека.

– Так вот, – начал он после долгого созерцания взвивающегося фейерверка искр от полена, которое Сандерсон разбивал в камине. – Вы знаете, что я провел здесь ночь в одиночестве…

– Не считая слуг, – заметил Уиш.

– Которые спали в другом флигеле, – возразил Клейтон. – Да! Ну, и… – на несколько секунд он занялся своей сигарой, как будто все еще боясь открыть тайну. А затем произнес совсем тихо: – Я поймал привидение!

– Поймали привидение, говорите вы? – воскликнул Сандерсон. – Где же оно?

А Ивенс, который безмерно восхищался Клейтоном и пробыл две недели в Америке, крикнул:

– Поймали привидение, говорите вы, Клейтон? Как я рад! Расскажите нам сейчас про это.

Клейтон заявил, что сию минуту начнет, только попросил закрыть дверь.

Он взглянул на меня, как бы ища оправдания…