Покидая «ротонду»
– Кровь, – сказал он, кивнув. – Мы знаем. Это кровь девятерых им убитых. И мы не хотим, чтобы число это увеличилось. Давайте кончать, господин Камерал‑провизор. Нужно провести обряд.
Фромбальд поднялся от тела.
– Что вы собираетесь сделать?
– Нужно вогнать кол ему в грудь, затем отсечь голову, а после – сжечь тело.
– Вы вздор несете, – сказал Фромбальд, и голос его не был столь твердым, как раньше. – Я должен… мне необходимо доставить тело покойного в Белград, для дальнейшего…
– Прах его заберешь, – сказал Гойко, – если уж так хочется. А мешать нам не смей.
Фромбальд рассеянно скользнул по нему взглядом и вновь уставился на лежавшего перед ним крестьянина Петера.
– Умолкни, дурень! – крикнул на Гойко староста.
– Прав он! Прав, – вмешались остальные мужчины, кроме священника. – Мы когда еще говорили, что нужно сделать это? А вы? Отправим письмо в Белград!
– Миса был бы сейчас жив! Филип. Анка.
– Зорика!
– Ну‑ка, в сторону, доктор.
– Замолчите! Меня обвиняете? Бога побойтесь, как лучше я хотел! – кричал Златан.
Голова Фромбальда пошла кругом. Он не различал слов. Не участвовал в перепалке. Растирая лицо обеими руками, будто прогоняя наваждение, он отошел в сторону, встал в тени факелов, и молча и безучастно наблюдал за дальнейшим.
Разъяренные крестьяне рвали тело Петера Плогойовица на части. Несколько остро заточенных кольев пронзили ему грудь; потом был отвратительный хлюпающий звук, и голова покойного фермера откатилась от тела его.
И прыгали отсветы факелов. И ругань рвала ночную кладбищенскую тишину. Взмывали над головами окровавленные лезвия лопат. И глядя на это, ошеломленный Фромбальд готов был поклясться, что видел, как пальцы Петера сжимались в кулак, в отчаянных попытках спастись, и беспомощно разжимались; и казалось Камерал‑провизору при австрийской военной администрации, будто слышит он утробный крик его.
Глава 14
Инсар. Россия.
Герман шел по облезлому коридору, по обоим сторонам которого располагались такие же облезлые двери, обитые черным дермантином, с торчащими клочьями синтетического наполнителя. Некогда здание служило присутственным местом, какой‑то госконторой невнятного назначения. Теперь же тут находились офисы. Инсаровские молодые предприниматели, мечтая стать крупными бизнесменами, открывали кальянные комнаты, обставленные старым хламом восьмидесятых годов; экспресс‑курсы игры на гитаре; ремонт кофе‑машин; фотостудии. Все они сменяли друг друга с фантастической скоростью. Одни закрывались, не в состоянии оплачивать даже аренду, и приходили другие. Чтобы съехать через пару месяцев. Исключение – ломбард. Его дверь не была обтянута черным кожзамом. Она была стальная, с тремя замками.
Поднявшись на третий этаж, Герман почти сразу увидел то, что искал. На одной из дверей висела табличка «Ред Винил Студио». Он вошел.
Небольшая, около десяти квадратных метров, прямоугольная комната разделялась надвое. Вдоль стены стоял диван, рядом с дверью сто лет пустой куллер, судя по пересохшему бачку; стены обшитые поролонам, украшали несколько виниловых пластинок и пара грамот. Вот и все убранство. Заря сидел возле микшерского пульта, уставившись в монитор компьютера. Во второй комнате, плотно прикрытой дверью, у микрофона стоял парень в бейсболке и внимательно слушал Зарю через наушники.
– Давай припев еще раз. Чего‑то ты какой‑то сегодня несобранный, – говорил Заря парню.
– Ага, понял. Сейчас соберусь.
– Давай с «танцпол заряжен», окей? Поехали.
Зазвучали биты.
– Танцпол заряжен, мы вместе ляжем, сегодня ночью, не веришь, крошка? Я знаю точно…
– Стоп! – Заря выключил «минус». – Делай акценты сильней, ты же ганста, твою мать. ТанцПОЛ заряжен, Мы вМЕСТЕ ляжем, сеГОДНЯ ночью, ну и так далее, ага? Пишем.
– Так вот, значит, где обитает самый талантливый композитор современности, – сказал Герман и в его голосе не было иронии. А ведь только так, только через иронию они делали друг другу комплименты. Но то было давно. То был другой Герман. На десять лет младше. На тысячу лет глупей.
Заря обернулся.
– А, здорово. Как голова? – Сказал он, и не дожидаясь ответа, махнул рукой молодому реперу, чтобы тот выходил из каморки с микрофоном. – На сегодня баста, старик. Давай завтра с десяти, нормально?
Парень вышел в общую комнату и как‑то робко улыбнулся.
– Да, конечно, Заря, огонь. Завтра к десяти, как штык.
Заря представил молодых людей друг другу. Они пожали руки и Герман тут же забыл, как зовут это юное дарование.
Когда друзья остались одни, Герман сказал:
– Танцпол заряжен, мы вместе ляжем?
Заря пожал плечами.
– Ой, мужик, это еще хорошо. Ты других не слышал.
– И тоже реперы?
Заря хмыкнул.
– Только с них и кормлюсь. Редко бывает что‑то к юбилею от коллектива рабочих и крестьян, бывает пишу музыку для реклам, но в основном гангстеры, благослови их господь.
– И как? Идет бизнес?
Заря скорчил красноречивую гримасу.
– Ага, деньги девать некуда.
– Что так? Сколько ты берешь за час, или как там у тебя тарифы строятся?
– Если только записать и свести, то две с половиной. Но чаще всего им еще и «минус» написать нужно. Они же, блин, даже «фрукты» освоить не могут. Текст написал – на студию бежит. «Я трек сочинил!» Ты, в лучшем случае, стих написал, не больше. А кого это волнует? Слова на бумаге равно трек готов.
– Ну… – протянул Герман, – не так уж и плохо выходит.
– Я же не сказал, что очередь в коридоре. Идут, конечно, но сколько их там? Десять записей в месяц. Минус аренда помещения, вот и считай. Двадцатка остается. Пируем!
– Мда. А за «минус» сколько берешь?
– Трешку.
